Хроника людоеда

Чаще всего императрицу видели погруженной в глубокие беседы с пражским епископом Адальбертом. По ее словам он напоминает ей «христианского святого времен Диоклетиана». Но вот в окружении Феофано убеждены, что Адальберт Пражский своими беседами пролагает себе путь к наследнику, мечтая стать его воспитателем и оттеснить Филагата, учителя греческого языка Оттона-наследника.

Адальберон Пражский то и дело маячил подле Ее Величества, чем уже многих начал раздражать. Как можно в нем узрить «христианского святого времен Диоклетиана»? Что общего между замученными при Диоклетиане христианами, отказавшимися отшагнуть от христианских истин и Адальбероном, коий бросил свою кафедру в Праге, придя в ужас от дикости славян, и прибежал в Рим? Покинул вопреки закону свое епископство, не желая страдать за Христа и трудиться во славу Божью в среде безбожников, но желая тереться в уютных кулуарах Ватикана.

Феофано выразила также радость по поводу примирения Кресченсция и папы, хотя вряд ли мудрость позволит ей верить в искренность сего примирения. Иоанн то и дело жаловался Феофано на «дикаря», а «дикарь» обещал Ее Величеству более никогда не возносить руки на наместника апостола Петра.

Собой Феофано красива и весьма статна. Роста не высокого, но и не низкого. Волосы у нее черны, как и глаза и брови. В нарядах и украшениях придерживается византийской традиции, коей никогда не изменяла. Около месяца пробыла она в Риме с двором. Адальберт Пражский, видя, что не быть ему воспитателем императора-сына, изъявил желание пуститься в паломничество в Иерусалим. Императрица щедро снабдила пройдоху деньгами, а папа даровал ему благословение. Разумеется, он не пустился ни в какое паломничество. По отъезду Феофано, он раздал дарованные ею деньги нищим, а сам удалился в аббатство Монте-Кассино. Сим он нарушил обет, данный им Господу, добавив сие отступление к уже имеющимся. Мог бы отправить в паломничество кого-то другого, как это сделал я, тогда и обет данный Богу был бы соблюден. Кардинал Сколари узнав, какой ропот против Адальберона Пражского исторгают уста мои, гневно на меня пустился:

«Как посмел ты осудительно изъясняться об оном достойнейшем муже? Оставил Пражское епископство? Тебе ли судить о том! Не смей порочить ни умом, ни языком того, кто ведет жизнь достойную аскета и кто добр ко всякому!»

Хотя я не ощущал вину, но почел нужным пасть на колени и облабызав подол мантии кардинала, смягчить сим сердце его.

«Мне понятны твои возмущения об оставленной сим пастырем паствы, но следует тебе знать, что епископ в Праге, это не епископ в Милане. Всего твоего воображения окажется мало, чтобы представить, каково нести свет во тьму язычества. Ты не знаешь ни глубины ярости, ни высоту варварства славян. Муж сей направлен был в тьмущие дали, куда Слово Божье не проникало, где демоны кружат царствуя, где люди, как призраки, бродят вне милости Божьей».

Дабы до дна убедить кардинала в искренности моего раскаяния, кое было, безусловно, ложным, я изъявил желание покаяться в грехе осуждения пред самим Адальбертом, но кардинал потушил жар замысла моего, излив на него слова:

«В том нет нужды. К тому же Адальберон отбыл в Монте-Кассино, чтобы иметь встречу с отшельником Нилом».

Меня сие сообщение изумило:

«Нилом Россанским? Это коего народ прозвал Странствующем Патриархом?»

Кардинал утвердительно кивнул.

Как бы хотел я услышать проповеди прославленного проповедника Нила Россанского! Говорят речи его тоньше кружевного плетения, а в чудесах он не знает отказа, ибо Господь то и дело их чрез него вершит. В Ферраре он вел проповедь, но несколько еретиков не пожелали слушать его и тотчас Господь испепелил их на глазах у всех. Говорят, из под рясы его исходит благоухание райское, а устами он никогда не бывает молчалив, что даже будучи наедине с собой, челюстями он непрерывно пережевывает Божественные словеса.

12 О науках. О моей исключительной образованности, каковую мало где можно сыскать. О целебных порошках и подлых аптекарях