Хроника Маджипуры. Валентайн Понтифик

За глейном находилась роща хингамортов, где сочные грибовидные желтые пальцы, распухшие от сахаристого сока, таинственно проталкивались из земли — ищущие света органы, которые несли энергию растениям, находившимся глубоко под землей. А вдоль границ имения Этована Елакки находился знаменитый сад деревьев нийка, расположенных традиционно группами по пять в замысловатых геометрических фигурах. Ему нравилось прогуливаться среди них и ласково проводить рукой по их тонким черным стволам не толще человеческой руки и мягче превосходного атласа. Дерево нийка жило только десять лет: в первые три оно росло с поразительной быстротой до своей сорокафутовой высоты, на четвертом оно впервые расцветало своими великолепными чашеобразными золотистыми цветами, кроваво-красными в центре. И с этого времени приносило изобилие полупрозрачных, имеющих форму полумесяца кисловатых белых плодов, пока внезапно не наступала его смерть: в течение нескольких часов прекрасное дерево становилось сухой палкой, которую легко мог сломать и ребенок. Фрукт, хотя и несъедобный в сыром виде, был незаменим в острых блюдах из тушеного мяса и в овсяных кашах, которым отдавалось предпочтение в кухне гайрогов. Лишь в Ущелье нийк рос по-настоящему хорошо, и Этован Елакка имел хороший спрос на эту культуру.

Земледелие приносило Этовану Елакке чувство полезности, но оно не удовлетворяло полностью его любви к прекрасному. Для этого он создал собственный ботанический сад, где собрал восхитительную декоративную коллекцию, взяв со всех уголков мира очаровательные растения, которые могли прижиться в теплом влажном климате Ущелья.

Здесь были алабанданы из Зимроеля и Альханроеля всех естественных цветов, а также большая часть гибридов. Росли в этом саду нигалии и фуэли, и деревья с романтическим названием "ночной цвет" из лесов метаморфов, которые только в полночь Зимодня демонстрировали свое недолгое яркое свечение. Среди других растений были нимины и андродрагмы, пузырчатый куст и резиновый мох, халатинги, росшие из черенков, полученных с Горы Замка, и караманги, мюорны, сихорнские лианы, сефитонгалии, элдироны. Он экспериментировал также с такими трудными растениями, как искрящиеся пальмы из Пидруида, которые порой жили шесть или семь лет, но никогда не цвели, и игольчатые деревья с возвышенности, которые быстро погибали без холода, который им требовался, и необычный призрачный кактус Велализьерской пустыни, который он безнадежно пытался прикрыть от слишком частых дождей. Не оставлял без внимания Этован Елакка и растения, родные для его местности в Зимроеле, хотя они были менее экзотичны: он выращивал странные пузырчатые деревья, которые жизнерадостно, словно шары, раскачивались на своих разбухших стволах; и зловещие насекомоядные пасть-растения из Мазадонских лесов; поющие папоротники; капустные деревья; пару огромных двикков; полдюжины папоротниковых деревьев доисторического вида. Маленькие растения — сенситивы — он использовал в качестве нижнего яруса, где это казалось подходящим, поскольку их застенчивая, деликатная природа казалась удобным контрастом броским и кричащим растениям, которые были сердцевиной его коллекции.

День, когда он обнаружил гибель сенситивов, начался в более чем обыкновенной пышности сада. Прошлой ночью прошел легкий дождичек, но ливни ушли, подумал Этован Елакка, когда вышел на традиционную прогулку по саду на рассвете. Небо было безоблачным и необыкновенно чистым, так что восходящее солнце высекло удивительный зеленый огонь на сияющих гранитных холмах на западе. Алабандины блестели, пасть-растения, разбуженные и голодные, неустанно стучали лезвиями и дробилками, которые лежали полураскрытые в глубоких чашках в середине огромных розеток; крошечные розовокрылые длинноклювы порхали, как искры ослепительного света, среди веток андродрагм.

Но, несмотря на это, у него было дурное предчувствие. Он видел плохой сон в ту ночь, в основном скорпионов, диимов и других паразитов, роющих норы на его полях,— и он почти не удивился, когда увидел бедные сенситивы обугленными, согнувшимися от каких-то пыток в ночные часы.

Час перед завтраком он работал один, печально вырывая поврежденные растения. Они были еще живы ниже израненных ветвей, но их уже нельзя было спасти, поскольку увядшая листва не подлежала восстановлению, и если бы он начал срезать ее, шок от подрезки убил бы и нижнюю часть. Поэтому он выдергивал их дюжинами, с содроганием чувствуя, как растения корчатся от его прикосновения, и бросал их в костер. Потом он позвал своего главного садовника и надсмотрщика, старшего рабочего в заросли сенситивов и спросил, не известно ли им, что так сильно могло расстроить растения. Но никто ничего не мог сказать.