Хроника миража

Я отогнул уголок страницы: всего одна глава до конца. А хорошо бы не дочитывать, а угадать, что произойдет на оставшемся десятке страниц. Вариантов-то совсем немного, если учесть, что книжный Анри вряд ли пойдет на серьезный компромисс…

По сути сейчас неважно, где находится Мартин, — в капсуле, из которой возврат несложен, или его мозг уже стал процессорным блоком ракеты, или даже развеялся с тротиловым дымом во время заводских испытаний. Что-то может произойти с самим Филиппом… Сейчас даже устранение Анри, при всех прочих удачах, не спасет ситуацию: наверняка он подстраховался через Рыжего, а может, и через Мориса.

Да, как ни верти, из-за одного незаконнорожденного гибнет дело, большое, перспективное дело солидной фирмы…

За окнами, мягко покачиваясь, выплывал Париж.

Я курил, бросив книгу на столик. Бывает же такое… Конкуренты, что ли, постарались? Хотя вряд ли, нейтральное название «Мирабель» можно в равной степени отнести и к нам, и к ним. Пацифисты? Возможно… Да, воплей, конечно, много будет, но слава богу — не они вершат дела.

Не стоит бороться с призраками. Информаторов этого Шанэ мы, конечно, выявим. А так — не стоит думать, что наступил конец дела. Картмилл, кажется, в рассказике сорок четвертого года разболтал как-то угаданные параметры и конструкцию атомной бомбы — и ничего. Литература есть литература, и она — давно это пора понять — не изменит того, что делают серьезные люди в серьезных организациях. Разве что воспитает очередного предателя, и придется чуть больше повозиться.

Я взвесил книгу на ладони. А все-таки молодец этот Шанэ, хорошую идею подсказал. Мозг в гидрокапсуле… Это ход!

Книга легла в кейс.

Телохранители стояли у дверей купе. Сквозь окна я уже видел встречающих; а дальше, на невидимой отсюда стоянке, ждут машины. И уже прямо в пути начнется коммерческое совещание по программе космических вооружений.

Взгляд

Вот она, долина. Неумолчный рев и грохот воды, теснящейся между скалами и переваливающей валуны по каменным ступеням, стал тише.

Ветер повернул, и ощутимо пахнуло Тленом.

Тленом, главной приметой его Охотничьих угодий и, быть может, проклятием рода Гроуков. Зная — как знали предки, — что Тлен не может всерьез повредить большому рэббу, Гроук все же непроизвольно замер на базальтовом уступе, и серо-черный валун, зажатый в кулаке, вдруг хрупнул и раскрошился на сотню гладко-матовых остроконечников и пластин.

Гроук смотрел на долину. На чахлые деревья, апатичные стада копытных, медлительных львов… Вырождение? А дальше, у излучины, острый взгляд рэбба выхватил стайку мелких смешных зверьков. Голышей. Таких нет на Охотничьих угодьях. Тоже — выродки.

Это все. Тлен; инстинкт требовал немедленно вернуться в свой, в здоровый мир. Но возвращение означало гибель. Там ждал его закон сильных: не способный победить — погибает. Закон рэббов.

Смутная память дотянулась до времен, когда все было иначе. Когда-то каждый рэбб чувствовал себя частью некоего целого, объединенного обшей волей. А возможно, что и разум их составлял часть неведомого и великого целого. Каждый рэбб чувствовал сваю особость — но все вместе они сливали силы и разум в единой борьбе, подчиняя мир, превращая его просто в Охотничьи угодья.

Но со временем все реже дрожала земля под лапами больших ящеров, все реже раскатывался грозный и тоскливый рев древних хищников. И чувство единения, мгновенной бессловесной связи всех взрослых рэббов, Властителей, сменилось своей противоположностью. Охотничьи угодья разделили; и теперь Властители мгновенно и остро, улавливали присутствие на своей территории чужака, и неудержимая волна ярости заливала их сознание. Поединок! Смертельный поединок!

Женщины жили дне Закона Сильных. Они появлялись и уходили, повинуясь неведомым законам. И дарили Властителям сыновей, Преемников. Это происходило лишь однажды в жизни Властителя, к склону лет, когда переполнял разум, становился все тяжелее груз накопленных предками и самим Властителем знаний. Рэббы никогда и ничего не забывали. И освободиться — с тем, чтобы принять долгую и спокойную старость, угасание в долгой чреде лет на Свободных землях, — могли, только разделив Знание со своим Преемником. Единственным мужчиной-рэббом, приходящим в его Охотничьи угодья. Сын принимал знания — выраженные не только и не столько словами; на время передачи, Освобождения, их разум как бы сливался воедино — так, наверное, было в незапамятные времена со всеми рэббами.

А потом оставался только один Властитель — сын. А отец уходил, Освобожденный. От Закона Сильных. От мудрости рэббов, хранящих опыт всей цепочки предков. Уходил, и для него угасала навсегда память о миллионнолетнем Великом лесе, память, запечатлевшая восход и угасание новых светил, память, в которой извивались реки и двигались горы, память, в которой жили и изменялись и сама земля, и населяющие ее существа.