Хроника несостоявшегося (СИ)

Ну и, конечно, Клео… Клео твердит, что я не думаю о семье, о детях (у нас их двое, слава Юпитеру!), в результате чего они непременно задохнутся… утонут… замёрзнут… будут испепелены… Надеюсь, вам, всадник, не надо ещё раз напомина…

* * *

– Скользкий! Скользкий!

Арнольд выбирался из сна, будто всплывал со дна пруда, когда тяжёлая вода сопротивляется, вяжет по рукам и ногам, не желая отпускать добычу. Над ним маячило на фоне голубого утреннего неба круглое, как блин, лицо Дока Харрисона: грустные чайного цвета глаза, пухлые, выпяченные губы, опасно нависающий над ними крупнокалиберный нос. Чёрные густые брови, трагическими скобками поднимающиеся к намечавшимся залысинам, производили впечатление тяжёлой депрессии. Впечатление не было вовсе уж ложным. Харрисон был оптимистичным нытиком, вечно утверждавшим: всё будет хорошо — однако столь неуверенным тоном, что создавал и у окружающих, и у самого себя убеждения, прямо противоположные искомым. Он был приставуч, зануден, но противоестественным образом мил и популярен. Его любили, предпочитая притом не общаться. Однако Арни давно путешествовал с Харрисоном и привык, притёрся. В конце концов, он и сам — отнюдь не подарок.

– Скользкий, дорогой, пора, – снова позвал Док уже спокойнее: было видно, что объект, в общем и целом, жив, очнулся, хотя ещё не совсем очухался.

Харрисон, бывший интеллигентный человек со стажем, выглядел помятым и даже несколько пожёванным, будто провёл ночь на садовой скамейке. Собственно так оно и было. Да и сам Арнольд смотрелся никак не лучше. И то, что скамейка имела подогрев, автоматически принимала очертания сидящего (лежащего) на ней тела и была покрыта модным многослойным ворсом, ничего существенно не меняло.

– Всё, – сказал он, встряхнув по-собачьи головой. – Проснулся уже.

– Снова то же самое, ара? – сочувственно поинтересовался Док.

– А ты думал? Римляне какие-то, греки ли… А говорят по-нашему. По крайней мере, понятно каждое слово. Тоги, сандалии, пьянки – античность долбанная. Жена эта опять же. Сучка.

– Ты бы про жён… это… поосторожнее, джан, – насупился Док.

Где-то там, в бесконечности пространства и времени, если верить Доку, его ждала и беззаветно любила утерянная вторая половина. Он утверждал, что регулярно видится с ней и имеет сытные обеды и страстные ночи, но учитывая вид его костюма – бывшего, как и хозяин – общее физическое состояние и, главное, аромат, последнее было более чем сомнительно. Впрочем, обсуждать больную тему не следовало.

– Так я и не обо всех жёнах, а исключительно о мегере из сна. Твоя супруга тут вовсе не при делах. Даже моя бывшая… Но эту, римскую я бы убил нафиг. Впрочем, проехали! – Арнольд злобно пнул двояковогнутую жестянку, неосторожно выглянувшую из-под слоя пыли, и ушиб ногу.

– Мои пилюли принимал, ара? – спросил Док.

– Синенькие – да, а от красных меня плющит. Но не помогло, как понимаешь.

Док развёл руками: мол, сам знаешь, я не доктор, а ветеринар. Да и то в прошлом, когда зверей ещё требовалось лечить.

Мимо прополз эритянин, задевая затейливыми затылочными щупальцами верхушки деревьев. Как обычно, его проход сопровождали едва слышимые звуки «Венского вальса» (Док некогда атрибутировал – Арнольд в меломанах и в прежние-то времена не состоял).

– Этих я не люблю больше всего, – мрачно сказал Скользкий.

– За что, джан? – удивился Док. – Они же мухи не обидят. Добродушные, как… морские свинки.

– Вот именно за это. Что безвредные. Такой у них хитрый замысел, понимаешь, чтобы их не боялись. А их надо ненавидеть! Переделали тут всё подчистую, понимаешь, столовки эти бесплатные со всяким дерьмом в тюбиках пооткрывали. А из чего сделана эта дрянь, известно? А, может, она потихоньку нас переделывает в рабов? Или в домашних животных? В свинок. На подсознательном уровне. Землю у нас отняли, волки позорные!..

– Погоди, – возразил рассудительный Док. – Во-первых, не всю планету, а только нашу территорию. За границей, насколько я знаю, их нет. Во-вторых, ты же, ара ахпер джан, сам, кажется, из этих… из первопродавцев. Хвастался же, что Мавзолей им ещё тогда толкнул.