Хроника обыкновенного следствия

— Вы считаете меня сумасшедшим? — спрашиваю я. — Думаете, что здесь каждого ожидает нервный припадок? Подождите результата вскрытия. Он поступит вечером или утром. И знаете, что в нём будет? Отсутствие события преступления и возврат дела полицейским. Если только эксперт не потребует заключения в психушку. Этот дурак способен на такое. Хотите пари?

— Отсутствие события преступления в убийстве жены и разрезании ее на куски? — восклицает мадам Жильбер. — Как вы можете утверждать такое, господин следователь?

Похоже, она раздражена, если осмеливается так говорить со мною.

— Вы не слышали, о чем я с ним говорил, мадам Жильбер? Вы думаете, я бредил? Вы не слышали слов обвиняемого? Он действительно нарезал ее на дольки, но НИКОГДА НЕ УБИВАЛ. Всё в этом. Он не способен убить жену, как, впрочем, и кого-либо другого. Это не убийца, а мошенник.

Она оторопело смотрит на меня.

— Да, да, — говорю я. — Это и была его тайна. Он хотел убить. Он медленно готовил свое преступление, но ему не хватило храбрости перейти к делу. Он колебался, колебался, он беспрестанно мечтал об этом убийстве. Надругание, насилие, пытки… Разом отомстить за четыре года унижений, вымышленных или действительных… Теперь вам понятно?

Она сглатывает, медленно кивает.

— Значит, можете понять, когда хотите… Быть может, однажды он бы и прикончил её. Быть может, он был уже готов к этому. И вдруг она внезапно умирает, лишив его разом и ненависти, и возможности совершить преступление. Ужасная, нечеловеческая фрустрация, внезапное исчезновение объекта ненависти… И тогда он убивает повторно. И убивает повторно с удесятеренной жестокостью, поскольку не смог убить её на деле — она ушла из его рук окончательно, нанеся напоследок еще одно оскорбление… Быть может, он уверил себя, что убил по-настоящему… А чтобы окончательно уверить себя в убийстве, постарался попасться, надеясь пойти под суд. Он воспользовался нами, чтобы влезть в шкуру вымышленного убийцы.

— Поэтому он и спрятал останки жены?

— Конечно. Но он был и остался ничтожеством. Даже здесь он не сумел сделать все, как надо. Он, сознательно или нет, оставлял себе дверь открытой…

— А статья 359?

— В этом случае статья 359 не применяется, мадам Жильбер. Сокрытие трупа считается преступлением, если человек умер вследствие убийства или от побоев и ран. Так называемая жертва скончалась либо от инфаркта, либо от чего-нибудь подобного. А в кодексе не предусмотрена статья о пытках трупа. Нет, здесь речь не идет о статье 359.

Через два часа — медэксперт работает не только блестяще, но и быстро — мне вручают отчет: никакого яда и никаких ран на трупе не обнаружено. Но исследование мозга показало, что она умерла от обширного инсульта, который нельзя вылечить, но легко определить, а увечья были нанесены после смерти. Забавная и гнусная деталь — обвиняемый вырвал у нее сердце, считая, что она умерла от инфаркта и что этим он скроет истинную причину смерти, если полицейским всё же удастся отыскать останки…

Когда я возвращаюсь домой, Эмильены нет. Уже нет, должен был бы я сказать. Наконец-то она не в постели художника или клиента, а в кабинете следователя Брийара или в КПЗ.

Наливая в ванну горячую воду, я думаю, что отныне и надолго мне не придется беспокоиться, где она находится.

Полицейские явились с обыском. Не знаю, нашли ли они чулок, но исчезновение горшков с цветами — факт красноречивый.

Завтра же выкину всю дрянь, сотворенную протеже Эмильены, за исключением двух-трех вещичек, к которым привязался. Я сладостно предвкушаю, как примусь разбивать молотком гнуснятину, царящую в гостиной и почти достойную резца Эдуардо. Смотри-ка, Эдуардо… этот карлик-мошенник еще услышит обо мне. Пусть вернет моё любимое кресло и побыстрее, иначе берегись.

Передо мною открывается новая жизнь. Хотя я почти и не изменю привычек. Даже схожу в тюрьму к Эмильене. Если она вдруг обвинит меня, притворюсь огорченным. Надеюсь, её адвокат отсоветует ей выдавать меня следователю Брийару. Донос меня не утопит, а ей может сослужить плохую службу.

И тут я задаю себе странный вопрос. Сделал бы я то, что сделал, не веди следствия по прекрасному, но ложному преступлению моего обвиняемого? Боже! Я, считающий себя ничтожеством, слабовольным человеком, который не осмеливается совершить истинный поступок, вдруг бросился очертя голову в ледяную воду — холодно, умело, талантливо и решительно убил, вдохновленный убийством, которого не было!

Быть может, именно от этого я едва не сошел с ума пару часов назад. Во мне растет невыносимое ощущение, что я обманут, оскорблен ложью подследственного. Я действовал под влиянием миража. Знай он… Быть может, он бы мне позавидовал? Мне, совершившему то, что он не осмелился сделать. А может быть, он бы не утешился тем, что его постигла неудача?

Когда я утром прошу встречи с прокурором, он выглядит удивленным и расстроенным. После того как я показал свою профессиональную цельность, он опасается внезапного разворота на 180 градусов.