Хроника одного полка. 1916 год. В окопах

Дрок, фон Мекк и Гвоздецкий по обитому досками глубокому ходу сообщения дошли до курительной землянки, ямы с вертикальными стенками и пристенком, чтобы можно было сесть, поверху затянутой рогожей, чтобы не демаскировать дымом.

– Что будем делать, господа? Как-то мне не хочется просто так взять и оставить насиженное и обжитое место! – прикуривая, промолвил Дрок сквозь зубы.

– Вы имеете в виду какую-нибудь каверзу? – закурил и фон Мекк тоже.

– Ну, как-то так! – Дрок выпустил густую струю дыма.

– А кому? Нашим или германцу? – поинтересовался Гвоздецкий.

– Да как-то не хочется никого обойти вниманием! Смотрите, ведь такие апартаменты оставляем. – Дрок обвёл землянку рукой. – Только картины не висят…

– И шёлковые обои… – вставил фон Мекк.

– Тогда у меня вопрос, господа! – Гвоздецкий тоже закурил.

– Внимательно слушаем!

– Вы ведь впервые оставляете такое хозяйство, не так ли? До этого… всё в седле и ничего такого оставлять… – Гвоздецкий тоже обвёл рукой землянку, – не приходилось?

– Да, Николай Николаевич, правда ваша!

– Потому и обидно, да?

– Именно!

– Противнику я бы каверз чинить не стал, они быстро разберутся, что произошло, и постараются запугать смену, мало ли, необстрелянный полк встанет, нам от этого никакой пользы не будет, я бы им, напротив, оставил приятный сюрприз…

– Это какой же?

– Ну, например, бутылку коньяку или что-то в этом роде, и, пока они со всем этим будут разбираться, смена тут обживётся… у окопной войны свои законы. Я бы…

Дрок и фон Мекк внимательно смотрели на Гвоздецкого, эта война не имела почти ничего общего с тем, что было прежде.

– И?..

– У меня сохранилась пластина со снимком того летчика, крещенского, помните?

– Ещё бы!

– Он сфотографирован с нами, офицерами полка, поэтому я бы оставил эту пластину и бутылку коньяка, а вот нашим можно было бы придумать что-нибудь смешное.

Дрок и фон Мекк переглянулись, нечто значимое они услышали в словах многоопытного Гвоздецкого.

– А где оставить германцу приятный сюрприз, в каком месте?

– Это очень просто, против второго эскадрона имеется нами отрытый и брошенный окоп, и замечено, что германец иногда там сидит, ночью. Высидеть они там ничего не могут, но перекурить на нейтральной полосе, перевести дух… там я бы всё и оставил, упаковал и положил с запиской сверху, мол…

– А что это вы так заботитесь об том лётчике, сколько он нам суматохи принёс? Спасибо Кудринскому, что захватил его…

– Лётчик, господа, я думаю, тут ни при чём, он просто исполнял приказ, приказ придумал не он, а как минимум начальник дивизии или корпуса, а он даже не убил никого и смелость проявил, помните, какой был низкий туман, а он всё-таки прилетел, поэтому…

– Я согласен! – перебил Гвоздецкого фон Мекк. – А нашим?

– Как вы сказали? – Гвоздецкий обратился к Дроку. – Что сделает смена в наших апартаментах… всё заср…

– Что вы спрашиваете, вы сами всё знаете…

– Ну тогда, господа… – И Гвоздецкий перешел на шепот, шептал минуты две, фон Мекк и Дрок слушали.

– А успеете?

– Придется постараться, пока светло! Пришлите от эскадрона человек по пять…

* * *

Рано утром 28 февраля Четвертаков попрощался с обоими Ивановыми и покинул станцию Шлок.

Он шагал и прикидывал, когда доберётся до расположения. Только сейчас, оставшись на пустой дороге, он вспомнил о письме, полученном в госпитале от отца Василия. Отец Василий много поздравлял с прошедшим Рождеством Христовым и наступающим Крещением Господним: перечислял всех односельчан, от которых передавал сердечные приветы и пожелания ратных подвигов и крепкого здоровья и только одной строчкой в самом конце обмолвился о том, что Марья затяжелела. И ни слова про Авеля. Иннокентий думал об этом, думал или не думал… Когда вспоминал, то думал, но его мыслям о будущем ребенке что-то мешало. Он пытался представить себе жену беременной, однако вместо этого видел её, как тогда в бане, голую и мокрую, и не мог увидеть с животом и понял, что всё же не может ей простить, что побывала под чужим мужиком. Понимал, что нету в том её вины, а только радости её беременность ему не приносила.

– Эх! – вздохнул он, понимая, что не прав, вынул часы, на ходу стал осматриваться, ему надо было пройти на запад пять или шесть вёрст, а потом свернуть направо и долго идти по лесному просёлку в сторону Тырульского болота, и увидел за спиной две точки, кто-то в его сторону бежал ве́рхами. Спереди, Кешка это начал различать, тоже кто-то двигался навстречу, медленно, шагом шли всадники, дорога в этом месте была прямая, и до всадников было около версты.

«Толкотня, прямо как в базарный день, не я один! Ну и бог с ними!» – подумал он и через несколько минут услышал за спиной конский топот. Он сошёл на обочину, чтобы не стоптали, но догнавшие его оказались двумя железнодорожными жандармами, один зашёл конём поперёк и стал теснить к другому, который хороводил своего коня за спиной.

– Вахмистр Жамин будете? – спросил передний.

Это было неожиданно, Иннокентий сначала посмотрел на него, потом обернулся на заднего.

– Ну, – ответил он. – А што надо?

– Обратно надо, ждут вас там, господин вахмистр.