«Почему, возникает вопрос, мы применили экранировку сравнительно поздно? — напишет в своих воспоминаниях маршал И. С. Конев. — Видимо, потому, что до этого практически не сталкивались с таким широким применением «фаустпатронов» против танков в уличных боях. В полевых условиях мы с ними не очень считались. Особенно обильно «фаустпатронами» были снабжены батальоны фольксштурма, в которых преобладали пожилые люди и подростки. «Фаустпатрон» — одно из тех средств, которое может породить у необученных, физически не подготовленных к войне людей чувство психологической уверенности в том, что, лишь вчера став солдатами, они сегодня могут реально что-то сделать на поле боя, даже убить наступающего противника. И надо сказать, «фаустники», как правило, дрались до конца; на последнем этапе войны они проявляли значительно большую стойкость, чем видавшие виды, но надломленные поражениями и многолетней усталостью немецкие солдаты».
Пал Берлин. На Эльбе встретились с союзниками. Бои стали затухать. Вдруг 4 мая 1945 года Боровой получил приказ: срочно направить Клевцова в распоряжение штаба 1-го Белорусского фронта.
По дороге в Берлин Павла не покидала тревога. Вызов к большому начальству обычно ничего хорошего не сулил. Однако отлегло, когда его провели в кабинет и он увидел… Волкова.
— Алексей Владимирович! — воскликнул он, но, заметив генеральские погоны, осекся.
— Ладно, ладно… — остановил его Волков, подошел ближе, долго, как бы изучая, рассматривал и вдруг рывком прижал к себе. — Здравствуй, вояка! Рад, что выжил…
Алексей Владимирович вернулся к столу, спросил:
— Слышишь, какая тишина?
— Слышу… — озадаченно ответил Павел, не поняв смысла вопроса.
Помедлив, Волков снова спросил:
— Карлсхорст помнишь?
— П-помню…
— Так вот, даю тебе, Клевцов, еще одно поручение…
3
Ноги сами принесли Маркуса Хохмайстера к проходной училища. Он надеялся застать здесь кого-нибудь из знакомых. Но его остановил советский солдат в новой гимнастерке, с медалью на груди. У него были сплюснутый азиатский нос и узкие черные глаза. На вид — лет двадцать, не больше.
— Стой! — спокойно произнес он.
Хохмайстер замер, непроизвольно вытянув руки по швам.
Солдат бросил взгляд на измученное, обросшее лицо, грязный, потрепанный мундир, показал на скамью:
— Зетцен зи!
— Я понимаю, — не очень уверенно проговорил Хохмайстер по-русски, сел на лавку, с любопытством поглядел на паренька-азиата, занявшего место фенрихов, дежуривших здесь когда-то.
Солдат вызвал начальника караула, который был не старше его, но носил пушистые усики.
— Товарищ сержант, докладывает рядовой Джумбулаев. Задержан человек! — бойко доложил азиат.
Сержант без любопытства взглянул на Хохмайстера:
— Документы! Зольдатенбух!
— У меня нет документов, — ответил Маркус. — Когда-то я служил в этом училище.
— Проверим. — Сержант снял трубку, крутнул ручку. — Товарищ подполковник, беспокоит сержант Лыкарь. В проходной задержан неизвестный. Утверждает, раньше здесь служил. Фамилия? — Русский повернулся к Маркусу.
— Майор Хохмайстер.
В трубке прозвучал какой-то приказ. Знакомым до каждой зазубринки плацем сержант повел Хохмайстера в штаб. Во дворе разгружали машины с дорогой мебелью и коврами, привезенными, как понял он из реплик солдат, из самой рейхсканцелярии.
По коридорам и кабинетам ходили русские солдаты с миноискателями. Прощупывали стены, подоконники, пол, осматривали электрическую проводку… «Саперы», — догадался Хохмайстер, оглядываясь, словно впервые попал сюда.
В глубине коридора он увидел невысокого крепыша с овальным лицом, седоватым ежиком волос. Что-то знакомое мелькнуло в его облике, неторопливых жестах, тихом, спокойном голосе. Офицер объяснял какую-то задачу очкастому человеку в рыжей американской форме. Заметив подходивших сержанта и Хохмайстера, русский прервал разговор и с интересом поглядел на Маркуса, узнавая и не узнавая его. Американец сунул в рот сигарету, замер от любопытства.
— Вот и встретились, — медленно, с каким-то скрытым значением проговорил коренастый подполковник по-немецки.
Теперь Маркус узнал его. Это был тот русский, который перед войной посещал инженерное училище.