Хроника потерянного города. Сараевская трилогия

В два часа пополуночи (по нашему времени) меня разбудил звон малого колокола, означавшего, что пришло время всенощного бдения. Я спал не раздеваясь, только снял кеды, шнурки которых едва сумел завязать в абсолютной темноте безлунной ночи. Чуть позже о предстоящей молитве напомнило и било, или, как его называют греки, симандро – отрезок доски, привязанный веревкой к ветке, по которой ударяют деревянной дубиной; его удары заставили меня устыдиться опоздания, и я вылетел из комнатки, очутившись в темном лабиринте коридора. Много раз я ложился спать в два часа ночи, а чаще еще позже, в сером утреннем свете, но не могу припомнить, чтобы просыпался в такой час, причем в полной темноте, когда даже звезды, казалось, потухли. Я блуждал по темным коридорам, нащупывая стены и время от времени чиркая зажигалкой «зиппо», пламя которой обжигало пальцы, спускался по деревянным лестницам, разыскивая открытые двери, руководясь только струйкой проникавшего снаружи свежего пахучего ночного воздуха. Может быть, это блуждание во тьме было еще одним искушением: если найду путь, значит, мне суждено найти и церковь, силуэт которой наконец я рассмотрел на фоне неба и колышущихся монашеских теней.

Главный храм Введения Богородицы был робко освещен потрескивающими восковыми свечами. Следовательно, я оказался в самом ритмично сокращающемся сердце православия – посреди его величайшей святыни. Без малого девять веков тому назад ее воздвигли сербский правитель Стефан Неманя и его сын Сава, который позвал отца присоединиться к нему и принять монашество в Хиландаре. Век спустя, наверное, из-за плачевного состояния строения, в 1293 году сербский король Милутин выстроил на ее фундаменте новую церковь, в стены которой в память о предшественниках вмуровал самые прекрасные каменные орнаменты прежнего собора. Стефан Неманя, в монашестве Симеон, похоронен в саркофаге, из которого совершенно невероятно, вопреки всем законам природы, проросла и поднимается по внешней стене храма старая виноградная лоза, и по сей день плодоносящая. Говорят, что ее ягоды обладают чудесным свойством: бесплодные женщины, вкусив их, рожают детей. Эта лоза, наравне с колодцем святого Савы, есть еще одно чудо Хиландара.

Церковь, посвященную введению Богородицы во храм, возвел знаменитый первостроитель конца тринадцатого века грек Георгий Мармара из Солуна, вписав план в крест и воздвигнув симметричный купол, употребив в качестве материала кирпич цвета закаленной глины, чередующийся с серыми камнями. Мастерство зодчего выдает созданное им огромное пространство, охваченное каменной скорлупой почти что крошечного храма. Внутреннее пространство становится тем больше, чем дольше человек находится в нем, и достигает бесконечности, умноженной зеркалами души.

Совсем незаметно, без особого оповещения, долгое всенощное бдение начинается молитвой в два голоса, в то время как третий, бархатный баритон, скрытый колоннами и темнотой, откликается им аллилуйей… Кажется, что темные тени с мерцающими глазами вовсе не молятся, но – созерцают. Я не знал, сколько длится, как и когда завершится эта бесконечная молитва, звучащая вполголоса в прохладной и звонкой церкви, – время остановилось, и под ее куполом собрались все – мертвые и живые, слившиеся в вечности. В то время, когда Греция, Балканы и вся Европа пили, блудили или спали, страстно ворочаясь в сонной духоте ночи, эти люди молились за спасение их душ, за весь грешный мир, сопротивляясь князю тьмы. Их молитвы сливались в стройный тихий гул, который спокойно тек, словно невидимая река, и в котором можно было разобрать только отдельные слова – он воспринимался скорее как мелодия, а не мольба, время от времени прерываемая отчетливым «Аллилуйя» и «Аминь».

Погрузившись в волшебство, сотканное смиренными человеческими голосами, в голове у стоящего в тени проносятся самые разные мысли, и в одно прекрасное мгновение, после двух-трех часов молитвы, внутренность церкви начинает наполняться лицами и пейзажами его прошлого, и грозди живых и давно исчезнувших, проникая сквозь двенадцать узких окон купола, выступают из каменной мозаики на пространстве перед алтарем, поднимаются по колоннам, занимают свободные деревянные скамейки вдоль стен храма.

Не знаю точно, когда и в какое мгновение передо мной в облаке ладана начала выстраиваться сама собою, камень за камнем, бедная маленькая церквушка недалеко от сараевской Башчаршии, словно явившаяся из тьмы времен, чтобы поклониться этой, Богородичной, по которой уже девять веков сверяют все православные службы в моей стране, все монастыри и церкви, как бы ни были они велики.