Хроника Рая

Прокофьев снова шел за Анной-Марией Ульбано по этому ее длинному и скорее всего что бесцельному пути. Только шел теперь уже ближе к ней, будто выверял, испытывал дистанцию. Может, этот отрезок пространства, что их разделяет, уже последний? Если только она не ускорит шаг.

Она была непостижимо хороша летом. Всё здесь в «долине» дышало жизнью, было жизнью и жаждало жизни. Она была самим летом сейчас. Этот ее зрелый, густой, насыщенный цвет – так он видел ее. Он знал, что не может с расстояния различать ее аромат, но он различал. Он слышал ее запахи, осязал касание шелка о дивные ноги. Ей изначально, свободно, само собою дано то, к чему Прокофьев только пытается пробиться сквозь себя, сквозь свою изнанку, путаясь, самообольщаясь, уставая по ходу – она есть. Из этого ее есть он-Прокофьев уже черпает. Ее назначение – целостность, легкость, свобода, мишура жизни. А он, потративший свое на поиск «предела», «изъяна», «неправоты» всего этого на самом-то деле не достиг ни того, что выше жизни, ни самой жизни. Лехтман как-то сказал, что в пересечении этих двух «недостижений» и есть свет. Но это фраза всего лишь. Все ее наигранное, наносное, пустяковое – от избытка целостности, самоирония жизненной силы! Как он не понял! Как будто бытие выбрало ее. А она не знает… Просто ее знание – радость и презрение к времени… А вдруг она понимает, что он идет за ней сейчас и просто не подает вида? Бред какой-то. Если бы так, он почувствовал бы. И она бы выдала себя, так ли, иначе. В своем (котором по счету?) движении вслед за нею, он уверен, что она не подозревает даже, иначе всё потеряло бы смысл.

Да! Он хочет быть с нею, спать с нею и просыпаться с нею, то есть он проснется ранним утром посередине точно такого же лета – уже свет, но нет еще звука, движения, фона повседневности за окном – она спит у него на плече, ему тяжело отчасти, но он боится пошевелиться, дабы не разбудить… Это ее лицо (каким оно будет с закрытыми глазами?), ее чудные пальцы держат его запястье – так и заснула вчера с этим нежнейшим пожатьем…

Да! Он хочет узнать силу губ, тяжесть этих грудей, хочет войти в ее лоно, так, чтобы это тепло побежало по жилам, так, чтоб увидеть краски, цвета, планеты ли, звезды глазами закрытыми. Хочет постичь эту чудную смесь женской силы упругой и женской податливой мягкости. Распознать, пережить ее трепет. Брать благодарно из ее опыта. Вздох ее хочет услышать, бессмысленный шепот… и крик – безоглядный или же скомканный, борющийся с собой… И эта ее усталость после… глубина усталости – ибо тело превзошло свой предел – медленное такое, долгое возвращение обратно… (ради этого он будет жрать таблетки). Но о том, что он идет за ней сейчас, она никогда не должна узнать.