Хроника расстрелянных островов

Мельниченко, не помня себя от радости, обнял Букоткина, закричал:

— Ура! Потопили фашиста, Василий Георгиевич. Ура!

От пронизывающей боли в правом плече Букоткин чуть не вскрикнул. Ему было понятно волнение лейтенанта, но сейчас нельзя терять ни секунды — надо бить врага. Второй транспорт стоял на одной линии с потопленным. На том же прицеле, без пристрелки, Букоткин обрушил огонь батареи на второй корабль. Первые всплески выросли перед носом транспорта, потом около самого борта, захлестывая палубу водой. Снаряды падали кучно, временами все три всплеска сливались в один мощный столб воды. Всплески вырастали среди многочисленной десантной флотилии, облепившей неповоротливый транспорт. Пересадка десанта на вспомогательные суда прекратилась. На треть загруженные катера, мотоботы и шлюпки стали поспешно отходить от бортов.

Два снаряда угодили в палубу транспорта, очистив ее от сновавших по ней людей. Следующий залп принес еще одно попадание. Снаряд прошил палубу и взорвался в трюме. Из трюма повалил густой дым, показались длинные языки пламени. В воду начали прыгать обезумевшие от страха солдаты. Миноносец, маневрировавший вблизи береговой черты, дал полный ход и попытался закрыть собой транспорт.

«Юнкерсы» усилили бомбардировку огневой позиции. Не успевал один бомбардировщик выйти из пике, как пикировал второй. Батарея окуталась дымом и пылью. Пахло порохом, гарью, кровью. Около второго орудия разорвались подряд две бомбы, дробно ударив осколками по броневому щиту. С Мельниченко осколком сбило фуражку.

— Идите на первое орудие, — приказал ему Букоткин. — Нам вместе нельзя находиться: могут сразу убить обоих.

Мельниченко, подняв с земли простреленную фуражку, послушно направился к соседнему орудию.

— В случае чего принимай командование батареей на себя! — услышал он голос Букоткина.

На первом орудии Мельниченко обнаружил, что более половины краснофлотцев из подачи и группы заряжания ранены. Никто, однако, не оставлял своего места: выбывшего было некому заменить. Дважды раненный комендор-замочный, лежа, тянул руку с ударной трубкой к стреляющему приспособлению. Командир орудия отстранил замочного и сам вставил трубку в запальное отверстие, Упал подносчик снарядов. Командир огневого взвода Кухарь, не раздумывая, выхватил из рук краснофлотца тяжелый снаряд и подал его заряжающему. Прогремел очередной выстрел.

— Смелее-смелее, ребята! Наша берет! — подбадривал он краснофлотцев.

— Так держать, братцы! — между залпами кричал командир орудия.

Он успевал везде: передавал установки прицела и целика наводчикам, выполнял обязанности замочного, помогал дослать заряд обессилевшему зарядному.

— Замок! Товсь! Залп! — командовал он.

Несмотря на бомбардировку, батарея не прекращала огня. Залпы производились дружно, и снаряды почти каждый раз настигали цель.

В пылу азарта Букоткин хотел перенести огонь на третий транспорт, но вовремя сдержался, вспомнив, что на батарее едва ли осталось пять десятков снарядов, а противник может пойти на новый приступ. К тому же третье орудие прекратило стрельбу: бомба разорвалась во дворике, заклинила затвор, разбила прицел, двоих краснофлотцев убило и нескольких, вместе с командиром орудия, ранило. Оставшиеся в живых принялись исправлять повреждения. Букоткин решил прекратить стрельбу.

— Дробь! — скомандовал он и, подойдя ко второму орудию, сказал: — С победой вас, друзья!

Дубровский осторожно пожал командиру батареи левую руку. Краснофлотцы, обнимаясь, поздравляли друг друга с победой, не обращая внимания на периодические взрывы бомб.

Со второго орудия Букоткин направился на третье. Пошатываясь, он обходил воронки, чувствуя, что с каждым шагом ему становится все труднее и труднее переставлять непослушные ноги. Тело сковывала тупая боль, голова тяжелела, перед глазами плыли мутные круги, земля куда-то проваливалась…

Очнулся Букоткин от пронизывающей боли. Склонившись над ним, санитар Песков осторожно снимал окровавленные, грязные бинты и накладывал новые. Ему помогал Кудрявцев. До слуха доносились гул «юнкерсов» и взрывы сбрасываемых бомб. Букоткин закусил нижнюю губу и терпеливо, без стона, перенес всю процедуру перевязки.

— Вас нужно немедленно отправить в госпиталь, товарищ старший лейтенант. Необходима операция, — сказал Песков. — Вам нельзя двигаться, иначе… иначе может быть совсем плохо.

Подошел Кухарь.

— Как дела на перешейке? — забыв о санитаре, с тревогой спросил Букоткин.

— Держатся, Карпенко передал, что еще два десятка фашистов послали на тот свет, — ответил Кухарь. Косясь на Пескова, который делал ему предостерегающие знаки, он тихо добавил: — Не улетают «юнкерсы». Я приказал делать вид, что орудия разбиты, как и после утреннего боя…

— Не поможет. Во второй раз не поверят. Дымить надо больше. Используйте дымовые шашки, жгите все, что горит.

Кухарь ушел на огневую позицию. Букоткин приподнял голову, намереваясь встать.

— Лежите, лежите, товарищ командир. Вам нужен полный покой, — остановил его Кудрявцев.

— Нужна связь со штабом, вот что мне нужно, — с горечью сказал Букоткин и поморщился от боли.