ХРОНИКА РУССКОГО

В этот же день, едва ли не в первый раз, давали на одном из театров драму Абеляра и Элоизы, в которой более отступлено от исторической истины, чем в импровизации Праделя. Каноник Фюльберт не думал мешать тайной связи двух любовников - наставника и ученицы, его племянницы, не хотел и мстить первому, когда оказался первый плод уроков его - младенец Астролаб. Дядюшка желал обвенчать их, но Элоиза не согласилась, предпочитая славу ученого Абеляра своему счастию; она хотела остаться другом, не женою его. Вот a peu pres слова ее:"Dulcius mihi semper extitit amicale vocabulum, aut si non indigneris, concubinae vel scorti"… Прадель не раз повторял в стихах эту мысль, не раз напомнил об этом самоотвержении Элоизы. По истории, Элоиза уступила настояниям дядюшки и Абеляра, вышла за него, но под условием тайны. Абеляр свез ее au Couvent d'Argenteuil, но она не постриглась, а только приняла костюм монашеский. Фюльберт и его сродники, полагая, что она постриглась, возгорели мщением: "Puisque Heloise ne peut plus etre la femme d'Adelard, celui-ci n'a plus besoin d'etre homme", - и мщение совершилось! Вот быль, которая сделала Абеляра баснею народов и баснею для Элоизы!6

Но возвратимся к Праделю. После трагедии Прадель предложил зрителям задать boutsrimes, поставив правилом, чтобы одно слово выражало предмет отвлеченный, intellectuel, другое материальный; для первого предложили sinistre, для другого, материальный - ministre! Шутка отвержена Праделем. Он начал импровизации катренами, а кончил 12-стишиями; переменял слова du haut en bas, перемешивал их и с неимоверною быстротою придумывал стихи для рифм; заключил пением куплетов на данные сюжеты, без малейшего приготовления. Академик Роже знавал Праделя в тюрьме, где он за долги содержался; оттуда позволяли ему заглядывать в свет, и он собирал деньги блистательными импровизациями - одною из лучших почитают элегию на смерть Тальмы, страниц в шесть.

31 марта. Вчера, для великой среды католиков, слушал я нового для меня проповедника в церкви St. Germain des-Pres, Гривеля, aumonier de la Chambre des Pairs. Он проповедовал, в пользу общества "des amis de l'eniance", о религиозном воспитании. Православные журналы расхвалили его, и я, поверив им, отправился на проповедь, но слышал одни безжизненные фразы и риторское пустословие, наполненное текстами св. писания, св. Бернарда, Фенелона и даже - Монтескье! Но с сим последним поступил он по-иезуитски, прибавив одно слово к тексту и тем изменив чистый смысл оригинала. Я не помню в точности фразы, но вы ее угадаете: "Религия, необходимая для будущей жизни, и в этой служит нам лучшим утешением"; проповедник прибавил: "la religion catholique" (как будто нам шизматикам наша и ни на что не годится!). Я почти вслух отвечал ему: "Il n'y a pas de catholique dans Montesquieu".