ХРОНИКА РУССКОГО

Все поклонники гения и литературы радуются тому, что один из величайших писателей европейских при жизни наслаждается счастливою и почетною тишиной и окружен всеобщим уважением. Ненависть уготовила преждевременную кончину бедному лорду Байрону, который пал в цвете лет, унося навсегда с собою столько надежд и ожиданий. Я знаю, что он почитал за счастие честь, которую вы ему оказали, и имел сознание того, чем был обязан человеку, которому все писатели нынешнего поколения так много обязаны и должны смотреть на него с сыновним почтением.

Я подал новое доказательство тому, что, подобно другим адвокатам (по крайней мере как о том ходят слухи), я не обременен излишнею скромностию, обратясь к гг. Трейтелю и Вюрцу с просьбой найти средство доставить вам беглый или, лучше сказать, скучный опыт о жизни Наполеона, {7} того замечательного человека, который в продолжение многих лет имел столь грозное влияние на свет, ему покорный. Не знаю, не обязан ли я ему в некотором отношении с тех пор, как он заставил меня носить оружие в продолжение двенадцати лет, которые я прослужил в одном из наших отрядов и назло хромой ноге моей сделался хорошим ездоком, охотником и стрелком. Впоследствии эти способности немного изменили мне; ревматизм, печальный недуг нашего северного климата, простер влияние свое и на мои кости. Однако же я не имею права сетовать, видя, как сыновья мои пользуются теми удовольствиями, которые я оставил. Старший командует эскадроном гусар, что много во всяком войске для молодого человека двадцати пяти лет. Меньшой недавно получил степень магистра в Оксфорде и возвратился на несколько месяцев ко мне до вступления своего в свет. Богу угодно было лишить меня их матери, и потому меньшая дочь моя занимается домашним хозяйством, а старшая замужем и имеет свое собственное семейство. Таковы семейные обстоятельства того, о ком вы так обязательно осведомлялись. Впрочем, достаток мой позволяет мне жить по моим склонностям, невзирая на некоторые весьма чувствительные потери; я имею прекрасный древний замок (новодревний) с большою залою, наполненною оружиями, которые в самом Гокгаузе были бы не лишними, и огромным псом на страже. В этом замке всякий приятель барона Гете будет всегда принят добрым гостем.

Однако же я забыл того, кого не забывали при жизни его. Надеюсь, что вы простите недостатки моего сочинения во внимании намерения автора быть беспристрастным к памяти сего необыкновенного человека столько, сколько могли позволить ему вечные предрассудки его острова.

Вынужденный поспешно воспользоваться случаем писать к вам с отъезжающим путешественником, я должен ограничить себя тем, чтобы пожелать барону Гете продолжения здоровья и спокойствия и подписаться искренно его признательным и покорным слугою:

Вальтер Скотт.

XV. ХРОНИКА РУССКОГО В ПАРИЖЕ

18/6 декабря 1837. С террасы близ Риволи видел я приезд короля и фамилии к крыльцу камеры. Vive le roi и пушки оглашали воздух. Я получил билеты для входа в камеру, когда уже нельзя было войти в нее. Там было более дам, нежели мужчин: жены и дочери новых депутатов хотели видеть вступление на политическое поприще мужей и отцов своих. Публичные трибуны наполнились в одну секунду. Уже накануне с вечера и в полночь длинный ряд мужчин тянулся у входа в камеру, ожидая открытия дверей на другой день в 10 часов утра! Когда-то и я покупал места в этом ряду за 5 франков и более. Речь короля уже во всех вечерних журналах была напечатана, и во всех салонах о ней только и говорили.

4 генваря 1838/23 декабря 1837. В нравственно-политической академии было годичное собрание. Посылаю программу, что в нем происходило. Биография Редерера, читанная Mignet, напечатана в первой книжке сего года de la "Revue des deux mondes". {1} Росси, познакомивший нас с главными недостатками гражданского французского кодекса и с требованиями века в отношении к сему праву, сказал мне, что так как читанное им рассуждение представлено было им самой академии и будет ею напечатано в актах, то особого издания и не печаталось, и в журналы оно поступить не может.

В нем олицетворился истинный академик XIX века, который обязан обращать ученость свою на пользу общества, приноравливать ее к требованиям, к нуждам сего общества. Он умел сухие предметы гражданского уложения оживить так, что даже дамы слушали со вниманием критические замечания его на недостатки некоторых политических постановлений в сем праве, недостатки, несовместные с успехами французского просвещения, нравственности, даже самой промышленности. Профессор-академик сделался законодателем или наставником законодателей. Если противники министерства Броглио и Гизо восставали на них за то, что они некоренному французу вверили кафедру политического права во Франции, то он устыдил врагов своих таким живым участием и полезным исследованием в предметах существенно отечественных и народных и таким убедительным доказательством пользы занимаемой им кафедры.