- Да. Любовь к женщине другого вероисповедания... любовь к ней не заставила бы вас измениться?.. Бог пользуется разными средствами.
- Вы хотите, чтобы я ответил вам откровенно и серьезно?
- Я этого требую.
Мержи, опустив голову, медлил с ответом. Признаться сказать, он подыскивал уклончивый ответ. Г-жа де Тюржи подавала ему надежду, а он вовсе не собирался отвергать ее. Между тем при дворе он был всего несколько часов, и его совесть - совесть провинциала была еще ужасно щепетильна.
- Я слышу порсканье! - крикнула вдруг графиня, так и не дождавшись этого столь трудно рождавшегося ответа.
Она хлестнула лошадь и пустила ее в галоп. Мержи помчался следом за ней, но ни единого взгляда, ни единого слова он так от нее и не добился.
К охоте они примкнули мгновенно.
Олень сперва забрался в пруд, - выгнать его оттуда оказалось не так-то просто. Некоторые всадники спешились и, вооружившись длинными шестами, вынудили бедное животное снова пуститься бежать. Но холодная вода его доконала. Олень вышел из пруда, тяжело дыша, высунув язык, и стал делать короткие скачки. А у собак, наоборот, сил как будто прибавилось вдвое. Пробежав небольшое расстояние, олень почувствовал, что бегством ему не спастись; он сделал последнее усилие и, остановившись у толстого дуба, смело повернулся мордой к собакам. Тех, что бросились на него первыми, он поддел на рога. Одну лошадь он опрокинул вместе со всадником. После этого люди, лошади, собаки, став осторожнее, образовали вокруг оленя широкий круг и уже не решались приблизиться к нему настолько, чтобы он мог их достать своими грозными ветвистыми рогами.
Король с охотничьим ножом в руке ловко соскочил с коня и, подкравшись сзади, перерезал у оленя сухожилия. Олень издал нечто вроде жалобного свиста и тотчас же рухнул. Собаки бросились на него. Они вцепились ему в голову, в морду, в язык, так что он не мог пошевелиться. Из глаз его катились крупные слезы.
- Пусть приблизятся дамы! - крикнул король. Дамы приблизились; почти все они сошли с коней.
- Вот тебе, парпайо! - сказал король и, вонзив нож оленю в бок, повернул его, чтобы расширить рану.
Мощная струя крови залила королю лицо, руки, одежду.
"Парпайо" - это была презрительная кличка кальвинистов: так их часто называли католики.
Самое это слово произвело на некоторых неприятное впечатление, не говоря уже о том, при каких обстоятельствах оно было употреблено, меж тем как другие встретили его одобрительно.
- Король сейчас похож на мясника, - довольно громко, с брезгливым выражением лица произнес зять адмирала, юный Телиньи.
Доброжелатели, - а при дворе таковых особенно много, - не замедлили передать эти слова государю, и тот их запомнил.
Насладившись приятным зрелищем, какое являли собой собаки, пожиравшие внутренности оленя, двор поехал обратно в Париж. Дорогой Мержи рассказал брату, как его оскорбили и как произошел вызов на дуэль. Советы и упреки были уже бесполезны, и капитан обещал поехать завтра вместе с ним.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. ЗАПИСНОЙ ДУЭЛИСТ И ПРЕ-О-КЛЕР
For one of us must yield his breath,
Ere fram the field on foot, we flee.
Ибо один из нас испустит дух,
Прежде чем мы, пешие, убежим с поля боя.
Несмотря на усталость после охоты, Мержи долго не мог заснуть. Охваченный лихорадочным волнением, он метался на постели, воображение у него разыгралось. Его преследовал неотвязный рой мыслей, побочных и даже совсем не связанных с завтрашним событием. Ему уже не раз приходило на ум, что приступ лихорадки - это начало серьезного заболевания, которое спустя несколько часов усилится и прикует его к постели. Что тогда будет с его честью? Что станут о нем говорить, особенно г-жа де Тюржи и Коменж? Он дорого дал бы за то, чтобы приблизить условленный час дуэли.
К счастью, на восходе солнца Мержи почувствовал, что кровь уже не так бурлит в его жилах, предстоящая встреча не повергала его больше в смятение. Оделся он спокойно; сегодняшний его туалет отличался даже некоторой изысканностью. Он представил себе, что на месте дуэли появляется прелестная графиня и, заметив, что он легко ранен, своими руками перевязывает ему рану и уже не делает тайны из своего чувства к нему. На луврских часах пробило восемь - это вернуло Бернара к действительности, и почти в то же мгновение к нему вошел его брат. Глубокая печаль изображалась на его лице; было видно, что он тоже плохо провел эту ночь. Тем не менее, пожимая руку Бернару, он выдавил из себя улыбку и попытался показать, что он в отличном расположении духа.
- Вот рапира и кинжал с чашкой, - сказал он, - и то и другое - от Луно, из Толедо. Проверь, не слишком ли для тебя тяжела шпага.
Он бросил на кровать длинную шпагу и кинжал.