– Цезере означает «лететь», «ловить», «ломать», – негромко говорила Вашет, повторяясь уже в сотый раз. – Ты должен помнить все руки, которые его держали. Множество рук, и все они следовали летани. Никогда не используй его не так, как должно.
– Хорошо, не буду, – в сотый раз пообещал я. Потом, поколебавшись, спросил о том, что меня волновало: – Слушай, Вашет, но ведь ты использовала свой меч, чтобы обстругать ивовый прут, которым ты меня била. Я видел, как ты подпирала им окно, чтобы не закрывалось. Ты подравниваешь им ногти.
Вашет непонимающе посмотрела на меня.
– И что?
– Разве так должно? – спросил я.
Она склонила голову набок, потом рассмеялась.
– А, ты имеешь в виду, что мне следует им пользоваться только в бою?
Я жестом ответил – «это же очевидно».
– Меч острый, – сказала она. – Это орудие. Инструмент. Он всегда при мне. Почему мне не должно его использовать?
– Ну… неуважительно как-то, – объяснил я.
– Уважение к вещи проявляется в том, что ты используешь ее с толком, – сказала Вашет. – Может быть, пройдет еще много лет, прежде чем я вернусь в варварские земли и буду сражаться. Что же плохого в том, что мой меч пока будет рубить щепу на растопку и морковку на суп?
Взгляд у нее сделался серьезным.
– Всю жизнь носить при себе меч, зная, что это только для убийства…
Она потрясла головой.
– Как же это должно влиять на душу человека? Должно быть, это ужасно!
Вашет вернулась в Хаэрт накануне вечером и очень расстроилась, что пропустила мое каменное испытание. Она сказала, я правильно сделал, что оставил меч, когда Карсерет бросила свой, и что она мною гордится.
Вчера Шехин официально пригласила меня остаться в школе и продолжать обучение. Теоретически я уже и так заслужил это право, но все понимали, что это не более чем политический ход. Ее предложение было весьма лестным, и я понимал, что, по всей вероятности, подобной возможности мне никогда не представится.
Мы смотрели, как мальчик гонит стадо коз по склону горы.
– Вашет, а правда, что у адемов не существует понятия отцовства?
Вашет спокойно кивнула, потом спохватилась.
– Только не говори, что ты с кем-то это обсуждал в мое отсутствие! Это поставит в неловкое положение нас обоих.
– Только с Пенте, – сказал я. – Она уверяет, что не слышала ничего смешнее за последние десять месяцев.
– Это и впрямь довольно забавно, – сказала Вашет, и уголки ее рта чуть заметно шевельнулись.
– Так это правда? – спросил я. – И даже ты в это веришь? Ведь ты же…
Вашет вскинула руку, и я умолк.
– Тише, тише, – сказала она. – Насчет своих мужчин-матерей можешь думать что хочешь. Мне все равно.
И она мягко улыбнулась, вспоминая.
– Вот мой поэт-король вообще верил, будто женщина – не более чем почва, в которую мужчина сажает младенца.
Вашет насмешливо фыркнула или, кажется, засмеялась, – было непонятно.
– Он был так уверен, что прав! И ничто было не способно заставить его усомниться. Я уже много лет назад решила, что спорить о таких вещах с варварами – пустая и утомительная трата времени.
Она пожала плечами.
– Можешь думать что хочешь про рождение детей. Можешь верить в демонов. Можешь молиться козлу. Пока меня это не трогает, чего мне волноваться-то?
Я некоторое время обдумывал эту мысль.
– По-своему это мудро, – сказал я.
Она кивнула.
– Но мужчина либо участвует в зачатии ребенка, либо нет, – заметил я. – Мнений на этот счет может быть несколько, но истина-то только одна.
Вашет лениво улыбнулась.
– И если бы меня интересовала истина, меня бы это беспокоило.
Она широко зевнула и потянулась, как довольная кошка.
– Я же предпочту сосредоточиться на радости своего сердца, на процветании школы и на понимании летани. А уж тогда, если у меня останется свободное время, я, так и быть, посвящу его поискам истины.
Мы еще некоторое время в молчании созерцали восход. Мне подумалось, что, когда Вашет не пытается вбить мне в голову кетан и адемский язык, чем быстрее, тем лучше, – она совсем другой человек.
– При всем при том, – добавила Вашет, – если тебе так уж дороги ваши варварские поверья насчет мужского материнства, тебе бы об этом помалкивать. В лучшем случае тебя подымут на смех. А большинство просто сочтет, что ты идиот, раз упорствуешь в подобных заблуждениях.
Я кивнул. Некоторое время спустя я решился наконец задать вопрос, который вынашивал уже несколько дней:
– Магуин назвала меня «Маэдре». Что это значит?
– Это твое имя, – сказала она. – Никому его не называй.
– Оно тайное? – спросил я.
Она кивнула.
– Это то, что должно оставаться известным только тебе, твоим учителям и Магуин. Если его узнают другие, это опасно.
– Чем это опасно?
Вашет посмотрела на меня как на полоумного.
– Если знаешь имя, значит, имеешь власть. Не знаешь, что ли?
– Но ведь я же знаю твое имя, имя Шехин, имя Темпи. Что тут опасного?
Она махнула рукой.
– Да нет, не эти имена. Сокровенные имена. «Темпи» – не то имя, что дала ему Магуин. Так же, как и твое имя – не «Квоут». Сокровенные имена имеют смысл.
Я уже знал, что значит имя «Вашет».
– А что значит имя «Темпи»?