– Да. Я думаю, именно поэтому «гнев» – подходящее слово. Мужчину, который носит весь свой гнев в себе, видно сразу. Гнев скисает у него внутри. Он обращается против себя самого и подталкивает его скорее к разрушению, чем к созиданию.
– Да, я знаю подобных мужчин, – сказал я. – Но и женщин тоже.
– Гнев есть во всем, – повторила она, пожав плечами. – В камне его немного по сравнению с распускающимся деревом. С людьми то же самое. В некоторых больше, в некоторых меньше. Некоторые используют его с умом. Некоторые нет.
Она широко улыбнулась мне.
– Во мне его много, вот почему я так люблю секс и так неукротима в бою.
Она снова цапнула меня за грудь, уже не так игриво, и принялась подбираться к шее.
– Но если ты во время секса берешь гнев у мужчины, – сказал я, пытаясь сосредоточиться, – не значит ли это, что чем больше ты занимаешься сексом, тем больше тебе хочется?
– А это как вода, необходимая для того, чтобы запустить насос, – жарко дохнула она мне в ухо. – Ну, полно болтать: я заберу его весь, даже если у нас уйдет на это целый день и часть ночи!
В конце мы перебрались с той лужайки в бани, а оттуда в дом Пенте – две уютные комнатки, выстроенные вплотную к утесу. Взошедшая луна некоторое время наблюдала за нами в окно, хотя, думаю, ничего нового для себя она не увидела.
– Ну что, хватит с тебя? – задыхаясь, спросил я. Мы лежали рядом в ее роскошной, просторной кровати, наши вспотевшие тела мало-помалу обсыхали. – Если ты возьмешь у меня еще немного гнева, у меня его не останется даже на то, чтобы говорить и дышать!
Моя рука лежала на ее плоском животе. Кожа у Пенте была мягкая и нежная, но, когда она рассмеялась, я почувствовал, как под кожей напряглись мускулы, твердые, как стальные листы.
– Хватит пока что, – сказала она. В ее голосе отчетливо слышалось утомление. – Вашет огорчится, если я оставлю тебя пустым, как плод с выжатым соком.
Несмотря на долгий и трудный день, спать мне почему-то не хотелось, мысли были ясными и четкими. Мне вспомнилось то, что она говорила прежде.
– Ты упоминала, что женщинам есть куда девать свой гнев. А что может женщина сделать с гневом такого, что недоступно мужчине?
– Мы учим, – ответила она. – Мы даем имена. Мы следим за ходом дней и заботимся о том, чтобы все шло гладко. Мы сажаем растения. Мы делаем детей.
Она пожала плечами.
– Много всего!
– Но ведь и мужчина может делать все это, – возразил я.
Пенте хихикнула.
– Ошибаешься! – сказала она, поглаживая мой подбородок. – Мужчина растит только бороду. А дети – совсем другое дело, вы тут ни при чем.
– Ну, мы их не вынашиваем, – сказал я несколько обиженно. – Но все-таки и мы тоже участвуем в том, чтобы их делать!
Пенте взглянула на меня и улыбнулась, как будто я удачно пошутил. Потом ее улыбка исчезла, Пенте приподнялась на локте и пристально уставилась на меня.
– Ты что, серьезно?
Когда она увидела мое озадаченное лицо, глаза у нее расширились от изумления, и она села в кровати.
– Ой! – сказала она. – Так ты правда веришь в мужчин-матерей?
Она захихикала, зажимая себе рот обеими руками.
– А я-то не верила!
Она опустила левую руку, открыв возбужденную ухмылку, и сделала жест «изумленное восхищение».
Я чувствовал, что следует разозлиться, но никак не мог набраться сил для этого. Может быть, то, что она говорила насчет мужчин, отдающих свой гнев, отчасти было правдой.
– Что такое «мужчины-матери»? – спросил я.
– Ты правда не шутишь? – спросила она, все еще прикрываясь одной рукой. – Ты действительно веришь, будто мужчина помещает ребенка в женщину?
– Ну-у… да, – сказал я, испытывая некоторую неловкость. – Некоторым образом. Чтобы зачать ребенка, нужны мужчина и женщина. Мать и отец.
– У вас даже слово специальное есть! – восторженно воскликнула она. – Да, мне это тоже рассказывали. Вместе с байками про похлебку из грязи. Но я никогда не думала, что это правда!
Тут я тоже сел, начиная испытывать некоторую озабоченность.
– Но ведь ты же знаешь, откуда берутся дети, да? – спросил я, сделав жест «искренняя серьезность». – Собственно, именно от того, чем мы занимались большую часть дня, они и заводятся.
Она уставилась меня в ошеломленном молчании, а потом разразилась неудержимым хохотом. Несколько раз она пыталась что-то сказать, но вновь захлебывалась смехом, едва взглянув на мою физиономию.
Пенте схватилась за живот и принялась тыкать его, изображая озадаченность.
– И где же мой ребенок, а? – она посмотрела на свой плоский живот. – Может, я как-то неправильно занималась сексом все эти годы?
Когда она смеялась, мышцы у нее на животе напрягались, образуя узор, похожий на черепаший панцирь.
– Если ты прав, у меня должно было родиться детей сто, не меньше. А может, и пять сотен!
– Это случается не каждый раз, когда люди занимаются сексом, – сказал я. – Женщина созревает для того, чтобы зачать ребенка, только в определенное время.
– А ты уже это делал? – осведомилась она, глядя на меня с напускной серьезностью, хотя уголки ее губ расплывались в улыбке. – Ты уже зачинал ребенка с женщиной?