Хроника великого джута

Мы жили крестьянским хозяйством,
Трудясь от зари до зари,
Умели мы многое делать –
Орловцы, мордва, волгари.
Но год наступил тридцать первый –
Нас стали по тюрьмам сажать,
А жен и детей-малолеток
Семьей кулака обзывать.
Лишили нас прав и свободы,
Родных нас лишили полей,
Повыгнали нас всех из дома –
И жен, стариков, и детей.
Мы смрадом параши дышали,
Нас мучила жажда в пути,
И дети от жажды страдали:
«Водички!.. Водички!.. Воды!..»
Но доля иная в ту пору
Нас изо дня в день стерегла:
Кровавым поносом детишек
Почти всех в могилу свела.
Потом и цингой истязала,
И голодом страшным морила,
И тифом наотмашь косила…
Ах, доля ты наша, – могила…
Мы честно в крестьянстве трудились,
Ценили в труде каждый час…
За что же, родная сторонка,
Так зло покарала ты нас?
Вины за собой мы не знаем,
Нам каяться было бы грех…
Но кто-то ж беду нашу злую
Когда-то расскажет для всех…

* * *

Казахстанские историки Б. Тулепбаев и В. Осипов пишут о той поре:

«Особенно тяжелым было положение детей. Сироты умирали от голода десятками тысяч…

Голодали не только в аулах, но и в деревнях, кишлаках, поселках и городах Казахстана. В Актюбинске, к примеру, от истощения и дизентерии весной и летом 1932 г. погибли: в мае-175 человек, в июне – 208, июле – 320, августе – 450. И это в городе, который едва ли насчитывал в ту пору 15-20 тыс. жителей.

Страдали от голода и рабочие казахстанских новостроек, что выражалось в чрезвычайной «текучести» кадров. Например, на шахтах Караганды из 37 772 работавших в 1932 г. «сменилось» 33 865 человек. Особенно туго приходилось «спецпереселенцам». В 1933 г. их насчитывалось здесь 7 545».[322]

По данным Ж. Абылхожина и М. Татимова, в Казахстан к 1931 году было выслано около 45 тысяч семей. Но, возможно, и это неполные цифры: «спецпоселков» насчитывалось десятки, если не сотни.

В Приишимье только за три месяца 1931 года в таких поселках – пристанционных лагерях погибло около трех тысяч человек. К концу года «естественная убыль» перевалила за тридцать тысяч…

Карагандинские шахтеры-ветераны, бывшие спецпереселенцы, десятки лет проработавшие под землей, заслужившие и почет и ордена, но не заслужившие, чтобы с них официально сняли ярлык «кулака», вспоминают…

Григорию Кузьмичу Герасимову за 80 лет. Он родом из городка Инсар Пензенской области. Раскулачивали в 1931 году. А что у них было в хозяйстве на восемь душ? Корова, две лошади, около гектара земли. Выслали в Осакаровку, выгрузили в голой степи. Зимой 1932 года жена и полуторагодовалый сын умерли от голода. «А мне и похоронить не пришлось…».

Василий Дмитриевич Зацепин родом из Оренбургской области. В его семье тоже было восемь душ. Хозяйство – пара лошадей, пара быков и две коровы. Весной 1930 года всю семью выгнали из родного дома. «Отобрали зимнюю одежду, даже гармошку отобрали». Выслали поначалу в степь, за сотню верст от села, а весной следующего года отправили в Караганду. «Ну а что пришлось пережить здесь в земляных ямах да в земляных же дерновых бараках, в теснотище страшной, в голоде и холоде, – судите сами: отца, четырех братьев и сестренки лишился. Из восьми остались мать да я…»

Жена Зацепина – Анастасия Платоновна – из Саратовской области. В 1932 году потеряла на карагандинской земле мать, на следующий год умерла от голода сестра. «Мама наша надорвалась при подъеме сырой глины на крышу. Побежала я в комендатуру, чтобы как-то помогли похоронить маму. Прибегаю: дверь закрыта, а в двери малюсенькое окошечко. Я в него заглянула, а там раздетых до пояса мужиков плетями бьют, а кричать не велят. Ну, я бегом от комендатуры. Бегу на кладбище. А там дяденька-железнодорожник могилу копает для умершей своей жены. Я к нему: «Дяденька, положите и мою маму в могилу…» – «Что ж не положить… Только ты, дочка, помоги мне». И принялась я прямо руками землю из могилы выбрасывать…».