Хроника времён 'царя Бориса'

Сначала ревнивое - почему вся любовь Президенту? И отчаянный всплеск, повторенный не однажды: "Неужели я меньше сделал для демократии, чем Ельцин?!" Затем мстительное желание подавить, доказать всем - все эти пишущие, транслирующие, снимающие из разряда получерни, холопов - их можно купить, можно продать. Есть одна власть, единственная и первая. И никакой четвертой, третьей, пятой нет и быть не может. Этот термин - "четвертая власть", адресованный печати и произнесенный в присутствии Хасбулатова, почти всегда вызывал у него ярость. Хотя он и произносился без претензий, как образ века информации и никак не более. С решительностью, похожей на бешенство, обрушивался Хасбулатов на это посягательство на власть - "Я, Президент, парламент - мы избраны народом, правительство назначено нами. А кто такие вы? Самозванцы!" Слово "самозванцы" он произносил на свой манер, ставя ударение на самом последнем слоге. Во всем этом была причина и личной уязвленности, недоумения. Хасбулатов сам писал много и часто. В девяностом году, на заре создания еженедельника "Россия" - одного из первых изданий, сотворенных новой суверенной российской властью, - он определил себя его главным редактором. Он, доктор наук, а чуть позже уже и академик, автор монографий и книг, можно сказать, профессиональный журналист и плюс к тому почти заглавная власть, должен состязаться, отвоевывать любовь и уважение у журналистов. И почитание положено лично ему, а не какому-то партократу, бывшему секретарю обкома, не написавшему ни единой строчки самостоятельно "Подумаешь - Президент. А кто его сделал Президентом? Я! Я!" Это было выше его понимания.

Хасбулатов упрямо повторял, встречаясь с журналистами: "Мы, парламент - оплот свободы, а не Президент. Неужели вы этого не понимаете? Не может единоличная власть быть гарантом свободы. Я такой же журналист, как вы". И уже не говорилось, а подразумевалось: "Я - ваш человек, а не Президент". Хасбулатов искренне не мог понять этой нелюбви к себе, этой отчужденности средств массовой информации. Все происходящее, как ни странно, ни в коей мере не относилось к умышленному субъективизму, замалчиванию, якобы организованным Президентом и его командой. Воспаленное воображение воспаленных политикой людей. Парламент и его спикера попросту по-людски недолюбливали, как можно не любить сварливого, злого, мстительного человека. Странно, но именно это чувство было первичным. И что бы ни делали журналисты, соблюдая все нормы равноправного, объективного освещения событий, парламент, сам породивший это отторжение, все равно выискивал, ставил под сомнение, досочинял эту нелюбовь к себе. И круг замыкался. Журналистам присуще эмоциональное начало. Они уже не могли совершить самонасилие над собой и свидетельствовать свои якобы пропарламентские, прохасбулатовские настроения.

Однажды я сказал Хасбулатову: "Депутатам недостаточно объективности, они требуют влюбленности в свое поведение. Но, увы, насильно мил не будешь". Ответом были оскорбительные слова в адрес телевидения и прессы, которые продались Президенту.

Извечная истина - тот, кто платит, тот заказывает музыку, - обретает трагическое звучание в процессе экономического кризиса, когда банкротом оказывается государство, отказываясь от субсидирования печати, которая вывела на политический Олимп новую генерацию власти, только за то, что она не так же легко подвержена политической переменчивости, как сама власть, в череде бесконечных реорганизаций своих структур. Я с трудом представляю положение газеты "Известия" или Российского телевидения, которые, при всей своей неоднозначности, порой неглубине суждений, если говорить о телевидении, конечно же, опора и реформаторских действий Президента, и рыночных маневров правительства, и демократической платформы парламента. Если курс правительства, в силу пополнения его рядов активными представителями ВПК, развернется на 180 градусов, ситуация станет непредсказуемой. Средства массовой информации уже утратили условный рефлекс подчинительства. И Президент, меняя правительство, проводя коррекцию курса, но опять же коррекцию, а не смену вектора движения, должен думать об информационном поле, не о замене редакторов, что совершить несложно, а практически о создании континента послушной прессы, которая мгновенно перестроится и начнет вытаптывать новую тропу в общественном сознании. Возможно, предчувствуя это, целый ряд персоналий из окружения Президента, на первых порах Бурбулис, чуть позже Полторанин, нетонущий Петров, так или иначе возвращаются к идее президентского канала на телевидении и радио. Можно придумать зеркало с обратным эффектом, но тогда оно перестанет быть зеркалом. Но проблема даже не в этом.