Хроники Академии Сумеречных охотников. Книга I (сборник)

Лайтвуд склонил голову. Сейчас его вышвырнут из Круга. Лишат друзей, лишат возможности выполнить свой долг. Разрушат его жизнь.

Его собственная трусость воплотила в жизнь самые худшие его страхи. Какая ирония.

Но в следующий момент Валентин его удивил.

– Я обдумал проблему, и у меня есть к тебе предложение.

– Какое? – Роберт уже боялся даже надеяться.

– Бросить это все, – проговорил Моргенштерн. – Перестать прикрывать свою трусость, свои сомнения. Перестать пытаться воодушевить себя непоколебимой страстью. Если не хватает мужества признать собственные убеждения, почему бы просто не принять мои?

– Не понимаю.

– Я предлагаю вот что: перестань беспокоиться о том, уверен ли ты в чем-то или нет. Позволь мне принимать все решения. Положись на мою уверенность, на мою страсть. Позволь себе быть слабым и верь в меня, потому что мы оба знаем, каким сильным я могу быть. Признай, что ты поступаешь правильно, потому что я знаю, что это правильно.

– Если бы это было так легко, – Роберт не смог справиться с нахлынувшей тоской.

Валентин взглянул на него с удивлением, как будто перед ним сидел неразумный ребенок, не понимающий природы вещей.

– Это будет легче легкого, если только ты сам этого захочешь, – мягко сказал он.

Когда Саймон выходил с лекции, мимо проскользнула Изабель.

– Девять вечера, комната Джона, – шепнула она ему на ухо.

– Что?

Она словно сообщила точное место и время его смерти – очевидной и неизбежной, если напрячь воображение и представить, что именно Изабель может делать в комнате Джона и чем это может закончиться.

– Час демона. Ну, знаешь, на тот случай, если ты все еще настроен лишить нас веселья. – Она задорно усмехнулась. – А то давай, присоединяйся.

В ее лице читались явный вызов и уверенность, что у Саймона кишка тонка его принять. Саймону тем самым напоминали: может, он и забыл все то, что когда-то знал об Изабель, но она ничего о нем не забыла. Строго говоря, она знала Саймона Льюиса куда лучше, чем он знал себя сам.

«Знала раньше, – сказал он сам себе. – Сейчас все иначе». Год в Академии, год учебы, сражений и отсутствия кофеина изменил его. Должен был изменить.

Вопрос лишь в том, насколько сильно.

Изабель сообщила ему неправильное время.

Да и могло ли быть иначе? Когда Саймон вошел в комнату Джона Картрайта, ритуал уже близился к завершению.

– Нельзя этого делать, – сказал Саймон. – Ребята, остановитесь и просто подумайте.

– Почему нельзя? – с вызовом спросила Изабель. – Приведи хотя бы один довод. Убеди нас, Саймон.

Выступления ему никогда особо не удавались, и ей это было прекрасно известно.

Саймон вдруг почувствовал, что злится. Это его школа и его друзья. Изабель плевать на все, что здесь происходит. Может, и нет никакой давней истории, никакой скрытой боли. Может, Изабель именно такая, какой и кажется, не более того: вертихвостка, которую не волнует никто, кроме ее собственной драгоценной персоны.

Что-то в глубине души отчаянно восставало против этой мысли, но Саймон заставил этот голос заткнуться. Речь не о его взаимоотношениях-которых-нет с девушкой-которая-не-его-девушка. Нельзя допустить, чтобы все свелось только к этому.

– Вы же не просто идете против правил, – сказал он. Ну как прикажете объяснить то, что кажется совершенно очевидным? Все равно что убеждать кого-то, что один плюс один равно два. – И дело не только в том, что вас могут вышвырнуть из Академии или даже вызвать в Конклав. Это просто неправильно. Кто-нибудь может пострадать.

– Кто-то всегда страдает, – заметил Джордж, с унылым видом потирая локоть, который Жюли пару дней назад чуть не отхватила палашом.

– Потому что иначе невозможно научиться, – Саймон начинал сердиться. – Потому что это лучшее из всех возможных зол. Но то, что вы творите сейчас, – это просто никуда не годится! Неужели вы хотите стать такими? Сумеречными охотниками, которые играют с силами тьмы, полагая, что всегда могут с ними справиться? Вы что, фильмов не смотрели? Комиксов не читали? Все всегда так и начинается: с самого маленького искушения. Сначала ты только пробуешь зло на вкус, а потом – оп-па! – и твой световой меч становится красным. И вот ты уже дышишь через огромную черную маску и из чистой вредности отрезаешь руку собственному родному сыну.

Все уставились на него с недоумением.

– Ладно, проехали.

Забавно. Сумеречные охотники почти обо всем знали больше, чем простецы. О демонах, об оружии, о потоках силы и магии, которые поддерживают этот мир. Но они не понимали, что такое искушение. Не понимали, как легко это бывает: одно ужасное решение за другим, выбор за выбором, пока не скатишься в черную дыру ада уже безвозвратно. Dura lex – Закон суров. Настолько суров, что нефилимам приходится делать вид, будто в этом мире можно достичь совершенства. Эту мысль Саймон вынес из лекций Роберта о Круге. Если Сумеречный охотник начинает катиться под откос, остановиться он уже не может.