— Я, Степаныч, с тобой сейчас говорю, потому что ты не последний в княжестве человек. Пришёл бы кто другой — послал бы на́хер сразу, и так паршиво… Ты помнишь, кто у тебя теплицы вёл, как раз перед отделением?
— Конечно! Витя…
— Видишься?
— Ну… раза два в месяц заскакиваю по мере возможности.
— Лежит?
— Да… к сожалению, прогресса нет… Лерочка за ним ухаживает.
— А ты знаешь, что несчастный случай ему Светлицын твой организовал? Лично!
Что⁈
Анатолий замер с распахнутым ртом.
— Вот так. А Витька живучий оказался. Если бы хоть говорить или писа́ть мог… Может и раньше бы вскрылось что. Лежит ведь — бревно-бревном…
— Слу-у-ушай! — вскинулся Кузьмич, — Э-э-э… ладно, потом!
— Что⁈ Да говори уж! Забудем ведь опять… — князь устало подвинул к себе кружку с чаем.
— Надо, пока Во́роны у нас, медичек ихних попросить — пусть посмотрят его.
— А толк-то будет? Сколько лет уж прошло? Пятнадцать… шестнадцать почти.
— Спросить не грех. Может, хоть руками шевелить начнёт.
— Спросим, — князь покрутил кружку, отставил, — Степаныч, Олеська как?
— Спасибо, хорошо, — осторожно ответил агроном, и тут его прям пронзило, — Она что — замешана в это?
— Ну уж ты придумал! — князь покрутил головой, — Ты спроси-ка её: чё её тогда, летом, в окраинные теплицы-то понесло? Велено же было всем девкам носа не высовывать.
— А-а-а! Это я знаю. Случайно совпало просто. Девочка там у них одна заболела, подружка Олеськина, попросила помочь, чтоб участок не отстал — помидоры от пасынков общипать. Ну, Олеська и осталась.
— Чё ты лепишь-то? — вклинился Григорьич, — Помидорные теплицы — вон где! А её где прихватили?
— Да это не всё же! Она уж домой собралась — мальчишка посыльный прибежал, с запиской — срочно к княжескому столу доставить… не помню уже — зелень, вроде какую-то. И с номером теплицы даже. А никого уж не было. Она и побежала.
— Ну что — всё сходится, — Кузьмич подвинул ему ещё один листок.
— Это… это что? — буквы снова заскакали.
— Признательные показания господина Светлицына, которого ты защищать пришёл — о том, как девок Бораевым нукерам поставлял, как это проворачивал, чтоб на него даже тени не упало, и какие преференции от Степи за это имел…
— И мою Олесю?..
Взгляд Степаныча натолкнулся на строчки: «…в этот раз просили девку статную, крепкую, чтоб не померла под десятым мужиком…» В глазах потемнело.
— Тихо-тихо! Толя! Тихо! — Кузьмич безуспешно пытался удержать бьющегося в конвульсиях агронома; тот хрипел и, бл*дь, никак не ослабевал. Рука Степаныча ударила по столешнице,
— Кажись, шерстью обрастает, — заворожено пробормотал князь.
Григорьич среагировал первым:
— Валим, мужики!!! Федя, брось его!!! Бегом!!!
Они вывалились в коридор и захлопнули дверь, навалившись на неё втроём.
В глазах стояло ломающееся, выпирающее огромными костями тело, стремительно зарастающее густой серой шерстью, страшно хрипящее…
— Держи, бл*дь, держи!!!
Растерявшиеся от такой картины охранники разморозились и навалились на тяжёлую двустворчатую дверь. Теперь их было пятеро. Изнутри тяжело билось, заставляя их отшатываться. Орать сил не было, всё уходило на сопротивление ударам. В какой-то момент щель раскрылась чуть сильнее, и в неё тут же просунулась огромная мохнатая лапа с пятью похожими на керамбиты* когтями, пытающаяся захватить сдерживающих.
Мужики инстинктивно сдвинулись в стороны, подальше от когтей. Правая половинка двери, на которую пришлось двое, начала проседать. В щель пыталась проломиться огромная морда, обдающая их горячим, похожим на пёсье дыханием.
Не удержим — понял Иван Петрович, бросил створку, выхватил меч и рубанул по цепляющейся лапе. Хлестанула кровь, чудовище завыло и на секунду ослабило напор.
Сзади зазвенело, покатилось, и девчачий голос заверещал: «Помогите-е-е-е! Князя убивают!»
— Дави! — они вновь навалились впятером. Изнутри снова задолбило, совсем чуть-чуть слабее. По коридору грохотали берцы бегущих на подмогу.
— Дверь! Дверь держите! — князю стало неловко за охрипший голос. Теперь в дубовые вороти́ны упиралось десятка полтора бойцов и прибывали ещё.
— С-с-сука… — Кузьмич трясущимися руками вытер со лба пот, — Стар я уже для такого дерьма…
Князь неожиданно развеселился:
— Да? А кто говорил: прорвёмся, а⁈ Всё брат, только начинается!
Он слегка безумно заржал, но особо пугаться такой реакции было некому: кроме них троих да ещё Романа, капитана охраны, все остальные держали двери.
— Тарщ полковник, — Рома слегка поёжился под безумно блестевшим взглядом князя, — А это вообще откуда?
— Это, Ромка, — князь, широко улыбаясь, душевно хлопнул своего капитана по плечу, —…агроном наш, Анатолий Степаныч. Помнишь такого?.. Психанул вот и превратился в монстра! С кем не бывает, правда⁈