— Магия-шмагия, — значительно прокомментировала Галя, вызвав всеобщий смех. Шутка, конечно, немудрящая, но, с другой стороны, больно забавное выражение лица сделалось у нашего хозяина.
— Так, пупсики! Руки мыть, вон умывальник! Еся, Леночка — поможете чай налить. Остальным занять диспозицию у стола, а то уже скоро поедем.
Ребята бодро построились в очередь к рукомойнику, хозяин засуетился, расставляя кружки, вазочки, доставая из шкафа кульки с разнообразным крендельками-печенюшками.
Вскоре вокруг длинного журнального столика столбиками, как суслики у норок, сидели все тринадцать молодых бойцов.
— Мам?.. — Галя громким шёпотом напоминает мне о моих обязанностях старшей по чину.
— Ну, с божьим благословением! Кто работал лучше всех — налетай!
Александр Дмитриевич с удовольствием наблюдал, как голодная орда сметает со стола его припасы и несколько сконфуженно посокрушался:
— Я бы хотел угостить вас чем-то более существенным, но сейчас будет очень плохая дорога. Опасаюсь за кастрюли, не полетели бы с плиты. Вот когда выберемся на тракт — можно рискнуть.
— Александр Митрич, вы не переживайте! Очень, очень вкусно! Я вот думаю, надо вас поближе к себе поселить, буду к вам людей за печеньками гонять!
— Благодарю вас.
Не успели мы раскланяться, как в дверь просунулась встрёпанная голова Фёдора. Без шапки!
— Матушка кельда, выезжаем.
— Федька! Кому говорила — шапку надень! — Федька расплылся в улыбке от уха до уха и исчез.
— Так, ребятушки, допиваем бегом, и каждый свою кружку моет, живо! Сейчас нам будет растрясание потрошков!
РАССКАЗЫ, ВИНО, ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ…
Дорога оказалась действительно аховая. А что вы хотели? Остров, ограниченный с одной стороны широким медлительным Евфратом (как и многие географические названия в Междуречье, несущим в себе частичку страсти своего владетеля), а с другой — широкой болотистой старицей, был неудобен для разработки, и потому долго оставался ничейной землёй. Дорог туда не было — не то что тракта, но даже завалящего просёлка — кому они там нужны? И поэтому, когда остров императорской волей был заселён, местным пришлось самим заботиться о путях выхода хоть к какой-нибудь цивилизации. Дорога, которую они смастерили, скорее походила на направление. Снег, конечно, присыпал кочки и неровности. С другой стороны, о снежном плуге здесь и слыхом не слыхивали. Рессоры фургона до конца не спасали от ухабов. Лошадям было не очень легко, и скорость наша упала практически до пешеходной.
Мы переместились на диваны, ковёр был сплошным повалом усеян довольными детьми, с разрешения хозяина рассматривавшими книги и альбомы.
— Паша! Света прибавить! — скомандовала Василиса.
Один из лежащих на полу мальчишек пощёлкал пальцами, и фургон украсился красивыми фестонами ажурных матово светящихся шариков. Некоторым угнездившимся в уголках огневикам света показалось мало, и они добавили себе, кто сидящую на плече светящуюся птицу, кто бабочку, кто цветок в волосы. В нашей школе всегда поощряли определённую изысканность магии. Афоня наблюдал за действом, приоткрыв рот. Я поинтересовалась, рассматривая натюрморты:
— Любите малых голландцев?
— О, мадам разбирается в живописи? — встрепенулся он.
— Ну так-то мадам по образованию положено.
— Если мне позволено будет поинтересоваться…
Я засмеялась очередному витиеватому обороту:
— Первое — педагогическое, дошкольный педагог-психолог. Второе — искусствовед, — я наблюдала за его реакцией, ехидно прищурившись.
— Так вы… Из первых?..
— Из первых мы, из первых… — подала голос Галя.
— М-гм… — подтвердила Василиса, которая, похоже, начала задрёмывать в обнимку с подушкой.
— Так… сколько же вам лет? — растерянно спросил Афоня. — Ох, простите, с моей стороны, конечно же, невежливо…
— Ой, да бросьте вы! Сейчас посчитаем… — я прикинула в уме старые и новые годы. — Сто шестьдесят семь, получается. Можно, конечно, местные пересчитать на старые, но мне чёт не хочется заниматься арифметикой.
Александр Митрич сидел как громом поражённый.
— Я… как-то…
— Да что вы так удивляетесь? Всего сто двадцать два года прошло. Нам же были обещаны мафусаиловы века!
— Да, но… я думал, это поэтическая фигура речи…
— Э, нет, дорогой! В этом мире нужно быть очень осторожным с поэтическими фигурами речи — они могут оказаться весьма буквальными.
— Да, да… А я-то ещё удивлялся, что столь молодую девушку уважительно называют матушкой!
Я напустила суровости:
— Это потому, что я им — мать! Не всем в буквальном смысле, конечно. Да ладно, не смотрите так, только некоторым, — я засмеялась.
— Мать, кончай уже, — лениво укорила меня Галя, — и так человек запутался.
— И вправду, что мы всё о нас. Расскажите о себе.
Александр Дмитриевич оказался хорошим рассказчиком. Вскоре мы узнали, что родился и вырос он в Павловске (мы, кстати, сошлись с ним в том, что розарии в Павловском парке просто шикарные), закончил школу, потом институт. Эта несложная тема вызвала живой интерес у наших учеников: как учился, сколько лет, какие предметы, какие экзамены, оценки и так далее. Они расспрашивали, сравнивали, уточняли.