Хроники Червонной Руси

— Ладно, прощаю. Впредь себе такого не позволь! — Святополк немного смягчился. — Вот что, боярин. Гляжу я, не выгорит у нас поход на Теребовлю. По-другому содеем. Поезжай-ка ты к ляхам, ко князю Герману. Уговори их напасть на Володаря. Пускай повоюют.

— То к нашей выгоде будет, — встрял в разговор толстобрюхий Путята. — Ослабим ворога нашего.

Святополк угрюмо кивнул, но в сомнении стал перебирать холёными долгими перстами бороду.

Боялся он, боялся кары Господней. После ослепленья Василька частенько простаивал часы на коленях перед образами, клад поклоны. Воевать не любил, новой большой рати не хотел, но шёл, как всегда, на поводу у алчного столичного боярства. То была сила, которую ему не одолеть. Да и без поддержки таких, как Путята, Иванко Козарин, этот вот Коницар, — Святополк знал, — не удержаться ему на киевском отчем столе.

— Заворовал сыновей твой, княже великий. Ярополчич Ярослав не вельми Берестьем доволен. Помнит, как в Луцке сидел. Дань давать отказывается, посланных гобою людей прогнал, ратью грозит, — перевёл разговор на другое дядька Святополка, боярин Перенит, худой старик с широкими седыми усами, бородой лопатой и густо изрезанным морщинами жёлтым скуластым лицом.

Вот дядьке своему Святополк доверял всецело.

— Немедля надо супротив его выступить. Иначе лиха много створит сей петушок младой! — пылко воскликнул один из молодых бояр.

— Верно, — тотчас хором поддержали его Путята, Перенит и Туряк.

Киевский владетель прикусил ус. Что ж, против воли боярства он не пойдёт. Да и возмущал его племянник своими делишками. Не хватало ещё, чтобы среди самых ближних его родичей, внуков Изяслава и Гертруды, начался раздор!

— Воевода Иванко Захариич! Тебе поручаю вести дружину на Берестье! — объявил Святополк строгим голосом.

...В тот же день, забравшись в крытый возок, умчался на Волынь, а оттуда в польский Сандомир одноглазый Коницар. Всю дорогу он, трясясь на ухабах, злобно ругался и проклинал Владимира Мономаха и Ростиславичей. Из-за них разнылась его старая спина. Боль пересиливала тяжкая словно разливающаяся по всему телу ненависть. Покажет он, Коницар, сын старосты на Подоле, этим заносчивым Ростиславичам, где раки зимуют! А потом и до Мономаха как-нибудь доберётся, попомнит ему сказанное на берегу Волги.

Быстро неслись по шляху ретивые кони.

ГЛАВА 96

Давний знакомец Володаря, лях Пётр, большими глотками поглощал пенистый ол. Глядел на князя снизу «верх, дышал прерывисто, в напряжённом взгляде читалась тревога.

Отставив в сторону оловянную кружку, Пётр быстро заговорил:

— Князь Володарь Ростиславич! Весть у меня весьма важная и спешная! В Сандомире, в палатах у князя нашего Германа, объявился боярин из Киева. Сговаривает князя и можновладцев напасть на твои волости!

— Верны ли вести? — Володарь сразу заметно насторожился. — Надо будет тебя проверить.

Пётр внушал ему подозрения. Уж не подослан ли он лукавым польским владетелем, не мыслят ли Святополк с Германом заманить его в западню?

— Что ж, проверяй. — В словах лазутчика слышалась некоторая обида. — Только так оно и есть. Поклясться готов на святом кресте!

— Я клятвам не верую! — резко ответил, грозно сверкнув на сразу съёжившегося ляха своими тёмными очами, сын Ростислава. — С недавних пор уразумел, что для некоторых и крест святой мало что значит! Проверю твои слова непременно! Ты же покуда в порубе под стражей посидишь.

Ляха увели гридни. Володарь подошёл к слюдяному окну и глянул вдаль. Хорошо виден отсюда извилистый Сан, за ним простираются поля, далее — лес темнеет. Где-то там, за лесом — кон-граница. Туда надо ему не мешкая снарядить отряд сакмагонов. И ещё... Надобно в самый Сандомир верного человека послать. Только вот кого?

Решение пришло быстро.

...Радко, выслушав княжеское повеление, коротко ответил:

— Сделаем, княже! Ты не сумневайся!

— Смотри, чтобы, яко в Эстергоме, не получилось, — предостерёг его Володарь и добавил со вздохом: — Ну, с Богом! Дай, перекрещу тебя.

Он обнял и облобызал проведчика. Отчего-то в последнее время Радко стал князю особенно дорог. Может, потому, что пришёл к нему на службу по своей воле в самый разгар лихолетья, не побоялся ни голову сложить, ни даже разрыва с семьёй своей.

«Поболее бы таких людей преданных», — подумал Ростиславич, глядя с гульбища, как Радко выводит за ворота коня и скрывается из виду.

...Принесённые Петром вести оказались верны. Радко спустя несколько дней воротился в Перемышль, рассказав, что князь Герман и можновладцы оборужаются, гремят доспехами, а в корчме подвыпившие шляхтичи выложили ему всё и о Коницаре, и о намечающемся походе.

Лях был выпущен из поруба и тайком уполз обратно в Сандомир. Володарь целую ночь совещался в палате с Вереном, Юрием Вышатичем и Халдеем.

Старый Верен, облачённый в тёмную свиту, перетянутую на поясе широким кушаком, сетовал:

— Невелика числом ныне дружина наша, княже. Много добрых ратников полегло и на Рожни поле, и на Вагре. Трудно вельми будет шляхту одолеть. По всему видать, большие силы князь Герман и можновладцы супротив нас совокупили.