Хроники Червонной Руси

— Стоит мне дружину увести, тотчас ляхи налетят. Да и Коломан, верно, не позабыл прошлое. Хоть и мир мы с ним учинили, да хрупок такой мир.

Ратибор промолчал. Он некоторое время размышлял над Володаревыми словами, затем одобрительно кивнул. Сказал так:

— Передам князю Владимиру твой ответ. Думаю, уразумеет он и зла на тебя держать не станет.

Встреча в палате княжеского дворца на том была окончена. Ратибор остался в Перемышле ещё на день, после чего спешно засобирался обратно в Переяславль.

Перед расставанием Володарь ещё раз вызвал его на беседу в горницу.

— О давешней толковне нашей всё думаю, боярин, — молвил он, глядя на облачённого в долгую синюю мятелию с серебряной застёжкой-фибулой у плеча Мономахова ближника. — Полагаю, во многих мыслях мы с тобой к согласию пришли. Ответь мне только: про великое и малое? Понял ли ты меня?

Ратибор окинул Володаря пристальным, задумчивым взглядом своих пронзительных глаз и твёрдым голосом ответил:

— Понял, княже.

...По шляху вслед отъезжающим вершникам клубилась пыль.

«Свидимся ли когда?» — глядя на дорогу с заборола крепостной стены, с нежданной грустью подумал Володарь.

ГЛАВА 93

Сестра Елена, вся зарёванная, встретила брата на всходе своего бужского терема. Володарь, расстегнув серебряную фибулу, бросил плащ на руки челядину, оставшись в кафтане тёмного сукна с перехваченными на запястьях браслетами рукавами.

— Здрава будь, сестрица. Вот, приехал по твоему зову.

За воротами бряцало железо. Привёл с собой Володарь большой отряд вооружённой до зубов дружины. Опасался он от Игоревича очередной пакости.

Елена провела брата в горницу, молча, с трудом сдерживая слёзы, указала на качающегося на лавке из стороны в сторону пьяного Давида. Рядом с ним находилось несколько старших дружинников. При виде Володаря они поспешили скрыться из горницы. Двое, правда, остались на местах на скамьях вокруг стола. Видно было, что мужи эти настолько хмельны, что вряд ли соображали, что вокруг них происходит.

— Пьёт беспробудно кажен день, как из Витичева сюда приехал, — стала жаловаться Елена. — На детей и не глядит вовсе. А давеча, как стала упрекать, длань на меня поднял, ирод! Господи, за шо ж наказанье мне такое!

Она завыла, запричитала, стала громко сморкаться в платок, вытирать слёзы.

— Уйду, уйду от eгo, ворога! Нет сил у мя терпеть сие! И деток заберу! Всё едино, волостей добрых лишили его, лиходея, братья! — вскричала Елена.

— Чего?! Чего такое?! — зашевелился на лавке Игоревич. — Я тя... Сс-отру!.. Т-такое дело!

Тёмные глаза его тупо уставились на Володаря.

— Та-ак! — протянул владетель Перемышля. Вот оно что, выходит! Допился! Елена! — обратился он к сестре. — Чад обоих, Всеволода с Игорем, забирай и езжай ко мне в Перемышль. В беде не брошу, не оставлю. А с ним... — Володарь с нескрываемым презрением качнул головой в сторону Давида. — Сам я потолкую.

Во дворе уже вовсю хозяйничали перемышльские дружинники. Люди Давида (а осталось у него после Витичева совсем мало отроков и гридней) попрятались кто куда. Володарь велел двоим ратникам вывести пьяного Игоревича из горницы в сени и окатить холодной водой из бочки. Когда мало-помалу Давид пришёл в себя и с виноватым видом, шатаясь, приплёлся обратно в горницу, Володарь, презрительно усмехаясь, спросил:

— Ну что, братец, довели тебя ковы твои до добра? Получил, что хотел?

— Мы ж с тобой, Володарька, уладили дело, — пьяным голосом, едва держась на ногах, стал говорить Игоревич. — Почто попрекаешь? Каюсь я, каюсь. Говорил же, Святополк, он виноват... Я... я... такое дело. Не хотел вовсе. Он заставил.

Опять завёл старую песню. Впрочем, я не судить тебя приехал. Зачем обижаешь мою сестру? — грозно вопросил Володарь.

Игоревич ничего не ответил. Внезапно он громко икнул, поперхнулся воздухом, схватился за живот, рухнул на колени и стал блевать на пол.

Володарь в этот миг готов был его убить.

«Господи, и это князь владетельный! Это внук Великого Ярослава! До чего же можно дойти, как низко пасть! Где гордость княжеская?! Где ум былой, изворотливость?! Неужели... всё кончилось?!»

Почему-то злость прошла, сменило её какое-то смешанное чувство глубокого презрения и жалости.

«Вот расплата за сотворённое зло! Что у него впереди осталось? Жалкое прозябание в маленьком городке, обведённом буковой стеной, презрение князей. Да и простые люди будут от него шарахаться и креститься набожно, словно дьявола повстречали. Господи, спаси его душу!»

Вначале Володарь хотел поговорить с Игоревичем, усовестить его, но, глядя на этого блюющего на пол, ничтожного пьяницу, изменил своё намерение.

Строго посмотрев на застывшего у двери испуганного Давидова гридня, совсем ещё юношу, он резким голосом приказал:

— Передашь князю своему: если хочет увидать княгиню и детей, пусть приезжает в Перемышль!

— Собираемся, трогаемся в путь! — Выйдя на крыльцо, велел он воеводе Верену: — Княгиню Елену с княжичами заберём с собой. Распорядись, чтоб гридни подсобили в возок рухлядь погрузить. Нечего нам более в Бужске делать!