Хроники Червонной Руси

— Нечего тебе стенать! — грубовато ответил ей Святополк. — Приехала, что ж, живи. Никто тебя из дома моего не выгонит! Но большего не требуй! Под дудку твою скакать не стану! Давно говорил и сейчас скажу: отринь своё латинство! Стань православной! Как я, твой сын! Как моя княгиня Лута, как князь Всеволод, как те же Ростиславичи! На Руси не приемлют латинскую веру, не признают власть римского папы. Мы — другие! Здесь тебе — не Польша, не Германия!

— Ты говоришь, яко схизматик[85] и еретик! — закричала Гертруда. — Это ваши князья приняли святой крест от ромеев и сами чуть ли не ромеями стали с ихней подлостью и лицемерием! А что Ромея?! Почти всех земель лишили её турки!

— Но вера у них истинная, древняя, к старому христианству восходит, без всяких там додумываний и переделок латинских. Вот потому у нас на Руси и приняли её, — спокойно возразил ей сын.

Гертруда устало махнула рукой, не желая более спорить.

— Шла б, отдохнула с дороги, — посоветовал ей Святополк. — Вечером, после побаим с тобою. Вдвоём, с глазу на глаз.

Дворский боярин провёл Гертруду в просторный покой с окнами на Городищенское озеро. Как только легла уставшая княгиня-мать на пуховую перину, так сразу и заснула.

…Вечером, как и предполагалось, состоялся у неё со Святополком обстоятельный разговор.

— Думаешь, мне здесь хорошо, в глуши сей, далече от Киева, от Волыни, от больших дел? — жаловался Святополк. — Да тут я и князь — не князь, а словно наёмник какой, призванный чужое добро сторожить. Торговать могу только через новгородцев, суд вершить — только вместе с людьми от веча. Без веча ни войны не могу начать, ни мира сотворить. Земельные угодья не могу купить ни для себя, ни для жены. Посадника в пригороды — Русу, Плесков, сюда, в Изборск, тоже не могу назначить. Вече его ставит. В любой другой волости князь — господин, а здесь господин — Новгород, его бояре, купцы, вятшие[86] люди! Что, думаешь, живу я здесь, в Изборске, целую зиму? И супругу сюда привёз, и часть дружины, и челядь. Оно, конечно, стенами вон каменными град обнёс. Дело нужное. Но там, в Новом городе, на Ярославовом дворище, сидеть — яко в котле кипящем. Вечные споры, вечные встани, шум, крики. То не так, другое не этак! И каждый голодранец на вече голос свой имеет! И мне, князю, указывает, как быть! Экий позор! И приходится терпеть, стоять там на степени[87] посреди площади Торговой и слушать.

— Дружина у тебя на что? Разогнал бы смутьянов, скрутил их в бараний рог! Кого — на плаху, кого — в поруб! — возмутилась Гертруда.

— Если бы так просто всё было! Плаха, верёвка, поруб! — Святополк вздохнул. — Тогда точно останется только бежать отсюда и вовсе без волости сидеть, как твои Ростиславичи. Вот и вынужден я покуда терпеть. Верю, дождусь часа. Тогда или какой добрый стол получу на Руси, или вечевиков этих прижму. Хотя непросто это, ох непросто!

Гертруда смолчала, недовольно передёрнув плечами.

— А богатства у Новгорода меж тем не меряно, — продолжал Святополк. — Мёд, воск, пенька, ворвань[88], серебро закамское, сукна ипрские[89] и лунские, мечи франкские, щиты, меха разноличные. И жалко, до боли, до жути, что проходит всё это мимо меня, как мука сквозь сито. Перепадает только по ряду положенное на прокорм. И где она, власть истинная?

— Где власть?! — Княгиня-мать взвилась. — Бороться за неё надобно! Толкую о том и тебе, и Ярополку!

— Бороться! Слыхали, видали тех борцов! На погосте во гробах лежат! — злобно осклабился Святополк. — Нет, мать! Покуда выждать надо. Не на нашей стороне нынче сила.

— Ну и жди, сиди, прячься за стенами сими каменными. Со своей Лутой расфуфыренной! — раздражённо прикрикнула на сына вдовая княгиня.

Она вскочила со скамьи, собираясь уйти. Вдруг остановилась, повернула лицо к сыну, спросила:

— Монах тут один с нами во Плескове увязался, Нестор. Говорят, летопись вести намерен.

— Это я его надоумил. — Святополк сразу оживился. — Вроде парень грамотный. Замыслы у него большие. Хочет связать историю Руси с историей Всемирной, той, что в Библии описана. Вспомнил я, как ты рассказывала о матери своей, княгине Риксе. Вела она рочники, таблицы, в кои события жизни своей за каждый год записывала. Ну, а вот если шире поглядеть на сие, как думаешь… Выдал я Нестору пергамент, не поскупился. Чай, и меня добрым словом помянет. Да и тебя, матушка! — Святополк впервые за время их разговора лукаво улыбнулся.

— Вот то дело доброе, сын, вы с Нестором задумали. Я вам в нём помогу. Старые матушкины рочники храню доныне у себя во Владимире. Пришлю с них копии вам. Чай, пригодятся.

Разговор матери с сыном на том окончился. Позже, уже ночью, неожиданно вызвала Гертруда к себе в покой Фёдора Радко.

— Вот что, Фёдор! Ведомо мне, что имеется у сына моего Святополка наложница. Хочу проведать, кто она еси и где он её держит. Думала, здесь, в Изборске, но тут с ним княгиня пребывает. Скачи-ка, дружок, в Новгород! Коней не жалей. Разузнай доподлинно, кто такая, где живёт!