Хроники Червонной Руси

— Сделаем, княгиня! — уверенно заявил Радко. Поклонившись Гертруде в пояс, он выбежал из покоя и тотчас стал готовиться в путь.

…Две седьмицы прошло, и снова стоял Фёдор перед Гертрудой, снова кланялся. Сказал уверенно:

— Наложница сия — чудинка. Так Чудинкой и кличут. Живёт в Городище, под Новгородом. Бывает иногда у ней князь Святополк. Раньше, люди сказывают, беспутной девкой была, но недолго, молодая совсем.

— Видел её? Какова из себя?

— Ну, видел. Простая.

— Так. Полно. Ступай. И язык за зубами держи, ни единой душе ни слова.

— Обижаешь, княгиня.

Гертруда решительным жестом велела Фёдору выйти.

Рано утром пришла она в покои к сыну.

Святополк, лениво потягиваясь и вздыхая, нехотя сел на постели и вопросительно уставился на вошедшую мать.

— Стало быть, наложницу завёл, чудинку?! В Городище её держишь?! Стыд, позор, Святополче! — набросилась на него Гертруда.

— Да полно тебе меня стыдить! — Святополк отмахивался от неё, как от надоедливой мухи. — Вон отец чуть ли не гарем держал в Берестове, помнишь ведь. Прадед же мой, князь Владимир Креститель, семь жён имел, а окромя того, восемьсот наложниц.

— То до Крещенья егового было, — возразила Гертруда.

— А после, думаешь, только с одной женой он жил? Отчего тогда дети у его наложниц продолжали рождаться. В их числе дед наш Ярослав, Мудрым наречённый. Впрочем, нечего нам прадеда моего судить. На себя лучше поглядела бы, мать. Вовсе ты не ангел. В Новом городе до сей поры помнят, как один боярчонок из-за тебя на поединке саксонца из твоей свиты зарубил. Хоть и три десятка лет с той поры, почитай, прошло. Оба они полюбовниками твоими были! Али не так? А с Ростиславом, думаешь, неведомо мне, что ты переспала. Помню, как ревела навзрыд, когда его в Тмутаракани отравили. От отца хоронилась, а от меня ведь нет. Поэтому помолчала бы ты лучше и о Чудинке не поминала впредь. Ну, была, есть. У меня хотя бы она одна, не то что у вас с отцом!

— Отца память не порочь! — вознегодовала Гертруда. — И меня, мать свою, как смеешь поносить?!

— Хватит тебе кричать. Успокойся. Что было, то было. — Святополк поднялся с постели и едва не силой усадил мать на скамью.

— Лута ведает? — спросила Гертруда.

— Ведает, — усмехнулся Святополк.

— Ревнует?

— Она умнее. Всё понимает.

Гертруда досадливо прикусила губу. Так хотелось уколоть эту противную дочь Спитигнева.

— Холопку свою, Харитину, ей отдаю. Не надобна мне сия полоротая. И шута забери себе. Чай, на пиру когда развеселит, — объявила Гертруда.

— Да я пиров не любитель. Ола иногда выпью, а меды вовсе не жалую. Жженье огненное после них бывает. А шута… Что ж, оставь. Может, когда пригодится.

Большой серый кот, ласково урча, потёрся Святополку о ноги, прыгнул на постель и развалился в пуховиках. Князь ласково погладил его по голове.

— Ну и порядки у тебя. Коты по теремам ходят, на кроватях возлежат, яко бояре, — недовольно фыркнула Гертруда.

— Зато в амбарах у меня что в Изборске, что в Новгороде ни единой мыши нет. Всех извёл. Да они, мыши, и не дураки, верно. Чуют запах котовый, уходят. И тебе советую такого завести, мать. — Святополк взял кота на руки, посадил себе на колени, почесал за ушком. Разомлевшее животное громко урчало от удовольствия.

Гертруда невольно рассмеялась.

— Приходи ввечеру, — предложил ей сын. — Как раз Нестор должен записи свои принести. Читать будем.

…Уже готовы были рассказы о Кие[90], об Аскольде и Дире[91], о нашествиях обров[92] и угров. Нестор негромко, вполголоса чёл своё красочное повествование.

«А добрый летописец! Молодой ить, всего лет двадцать пять, а то и менее!» — думала вдовая княгиня, внимательно слушая монаха.

Здесь же в палате были Лута, изборский посадник и настоятель храма Святой Троицы.

— Вот так. Уже кое-что у него получается, — сказал после Святополк матери и жене, когда они в трапезной сидели за ужином.

Когда подали вареные вкрутую яйца и Гертруда, привычно очистив их от скорлупы, принялась есть, княгиня Лута вдруг сказала, взяв в руку нож:

— Некоторые крупные яйца лучше резать.

Намёк на оскопление князя Мешко был более чем прозрачным. Гертруда вскочила на ноги, как ужаленная, и едва не набросилась на обидчицу с кулаками. Святополк и бывший тут же Фёдор Радко с трудом удержали её и усадили обратно на скамью. Лута же как ни в чём не бывало порезала яйцо и вилкой положила отрезанный кусок себе в рот. Глядя на возмущённую до глубины души свекровь, она весело рассмеялась ей прямо в лицо.

— Вот что, сын! — Гертруда хлопнула ладонью по столу. — Оскорбления от твоей жены более сносить я не в силах! Заутре же отъеду из вашего Изборска обратно на Волынь! И ты, — набросилась она на Святополка, — как ты смеешь допустить, чтобы меня, твою мать, в доме твоём так унижали?!