Хроники Дао

– Я собирал подаяние, – начал Сайхун, – и случайно оказался возле их школы. Я вошел туда, собираясь бросить им вызов, но сразу понял, что со всеми мне не справиться. Тогда я вернулся сюда и сочинил это послание. Любой наглец вроде них, который берет на себя дерзость называться столь высокими титулами, заслуживает пинка, или двух.

– Ты заблуждаешься, – сердито ответил Великий Мастер. – Если уж кто-нибудь заслуживает унижения, так это ты. Уведите его отсюда.

И два служки отвели Сайхуна в пещеру, которая тянулась глубоко под землей. Воздух там был холодный и сырой. Из доброты служки захватили с собой немного старого, рваного тряпья. Все трое молчали – служки потому, что сохраняли торжественность, а Сайхун все еще переживал удовольствие от собственной выходки.

Наконец они добрались до небольшого грота, наполненного водой. Место, где когда-то много веков назад соединились сталактит и сталагмит, было разрушено, и теперь над водой возвышался каменный круг футов пяти в диаметре. Камень находился посередине широкого подземного озера; вода не доставала до него футов десять. От места, где стояли три монаха, и до крохотного островка тянулась тяжелая деревянная доска. Швырнув в руки Сайхуну узел с тряпьем и тыквенный сосуд с водой, служки приказали Сайхуну отправляться на место заточения. Как только юноша уселся, доску убрали.

Сайхун наблюдал, как служки развернулись и ушли. Отблески факелов все удалялись, пока вовсе не исчезли. Юноша оказался в полной темноте. Наказание заключалось в том, чтобы сорок девять дней провести здесь в медитации, размышляя над своим проступком. Все это время ему полагались лишь рисовая каша и вода. Сайхун закрыл глаза; холодный подземный воздух вызывал кашель. Журчание воды постоянно мешало, да еще летучие мыши не давали покоя шорохом своих крыльев. Он знал, что ему предстоит страдать, но все же воспоминания о прошедшем дне невольно заставляли улыбаться. Да уж, сложно было ощутить раскаяние, если последствия совершенного преступления вызывали столько сладких воспоминаний!

Несколько неровных по краям отверстий над головой отбрасывали на ровную поверхность воды бледные круги света. В полутьме можно было разглядеть лишь смутные очертания каменных нагромождений вокруг да гротескные светящиеся минералы, скопления которых чем-то напоминали цветную капусту. Еще ощущалось мощное, темное движение водяной массы.

Вдруг Сайхун почувствовал себя несчастным. Безжалостная память не оставляла никакого выхода. Разглядывая воду, он вспоминал сверкающий ультрамарин прудов в сосновой чаще семейного имения. Он припомнил, как совсем еще ребенком учился плавать: тогда Третий Дядя привязал к нему два пустых тыквенных сосуда, чтобы Сайхун не утонул. Это было одно из самых счастливых воспоминаний детства.

Но были и печальные воспоминания. В семилетнем возрасте Сайхуна отправили в сельскую школу, чтобы пополнить домашнее обучение. В школе не было ни дня, чтобы мальчика не били. Он, как мог, старался давать отпор, но все оказывалось бесполезным перед явно магической силой его мучителей. Тогда Сайхун стыдился рассказывать кому-либо о своих несчастьях, пока Третий Дядя не заметил синяки и царапины во время очередного занятия по плаванию.

– Я дерусь, но они вытворяют странные вещи своими руками и ногами, так что мне всегда достается, – пожаловался Сайхун.

– Глупый ты мальчишка, – оборвал жалобы Третий Дядя. – Они используют боевые искусства.

– А что это такое? – полюбопытствовал племянник. Именно тогда он не только начал изучать приемы самозащиты, но и узнал главный факт своей жизни: их семья принадлежала к классу воинов. Их род брал свое начало от маньчжуров династии Цин и от Бога Войны – Гуань Гуна. До этого момента Сайхун не знал ровным счетом ничего – все боевые техники и оружие тщательно скрывались даже от детей клана.

Он чувствовал, что храмы тщательно берегут ответы из прошлого. С его точки зрения, мудрость прошедших столетий заключалась совсем не в археологических раскопках. В этой мудрости таилась красота, вдохновение, богатство минувших дней. В событиях древности он ощущал своеобразный уют древности, намек на стабильность, дух выживания. Эти видавшие виды горные храмы, от которых рукой подать до неба* находили отклик в его душе. Там он мог думать об ушедшей во тьму веков славе древних цивилизаций; там он мог презреть бренность этого мира, полностью посвящая себя вечному духовному поиску. Даосизм утверждал бессмертие, но Сайхун принялся за изучение даосизма не столько ради собственного долголетия, сколько в стремлении отыскать те бессмертные строки, которые помогут ему победить в себе мысли о спорности, тщете и бренности всего земного.

А пока что ему нужно было отбывать свое наказание в пещере. Теперь он понимал, что собственные проступки не только привели его сюда, в пещеру, но и повлияли на жизненные цели.