Слушая Вас, можно было вообразить, будто осужденные распространяли клеветнические листовки или прокламации, будто они передавали за границу не свою беллетристику, а, по крайней мере, план крепости или завода... Этой подменой сложных понятий простыми, этой недостойной игрой словом "предательство" Вы, Майкл Александр, еще раз изменили долгу писателя, чья обязанность - всегда и везде разъяснять, доводить до сознания каждого всю многосложность, противоречивость процессов, совершающихся в литературе и в истории, а не играть словами, злостно и намеренно упрощая, и, тем самым, искажая случившееся. Суд над обвинёнными писателями по внешности совершался с соблюдением всех формальностей, требуемых законом. С Вашей точки зрения, в этом его недостаток, с моей - достоинство. И однако, я возражаю против приговора, вынесенного судом.
Почему?
Потому, что сама их отдача под уголовный суд была противозаконной.
Потому, что книга - беллетристика, повесть, роман, рассказ - словом, литературное произведение, слабое или сильное, лживое или правдивое, талантливое или бездарное, есть явление общественной мысли и никакому суду, кроме общественного, литературного, ни уголовному, ни военно-полевому не подлежит. Писателя, как и всякого нашего гражданина, можно и должно судить уголовным судом за любой проступок - только не за его книги. Литература уголовному суду не подсудна. Идеям следует противопоставлять идеи, а не тюрьмы и лагеря.
Вот это Вы и должны были заявить своим слушателям, если бы Вы, в самом деле, поднялись на трибуну как представитель нашей литературы.
Но Вы держали речь как отступник ее. Ваша позорная речь не будет забыта историей.
А литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступает от налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказания, существующей для художника, - к творческому бесплодию. И никакие почести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот приговор от Вашей головы.
- Ну, каково? - хлопнул по листам ладонью Редворт.
- Конечно, пафос и наивность, - поморщился фон Инфернберг, - но с другой стороны, занятно.
- Помнится, я как-то раз, тоже написал письмо одному типу, призывая его проявить милосердие к осуждённым на казнь, - задумчиво потёр подбородок ле Гранд, - не помогло.
- А власти, они все такие, - махнул рукой четвёртый принц Тьмы, - верно ведь говорят, абсолютная власть, а у нас другой и не бывает, развращает абсолютно. Ну и как вы намерены поступить с этим проявлением гражданского мужества, - обратил фон Инфернберг весёлый взор к третьему принцу Тьмы.
- Я отправлю эту бездарную писанину туда, где ей самое место, - торжественно объявил Майкл, - в печку!
- Там же Каутский и Энгельс, - встревожился Даймон.
- Шутки у вас не смешные, - бросил через плечо Редворт, подходя к огромному камину, горевшему в дальней от стола стене. Показав всем бумажные листы, третий принц Тьмы изящным движением отправил их в огонь.
-Вот и всё, - довольно улыбнулся он.
- Рукописи не горят, - многозначительно подмигнул Лионель фон Инфернбергу.
- А что-нибудь своё, вы уже не в состоянии придумать? - желчно изрёк Мишель ле Блан де Мерите, - исписались?
- Между прочим, - громко откашлялся четвёртый принц Тьмы, - меня сегодня приглашают на репетицию новой пьесы в нашем театре.
- Они наконец-то решили обновить репертуар? - оживился Лионель.
- Вот именно, - подтвердил ландграф Инфернберга, - пора, пора, говорят, идти в ногу со временем.
- Что за пьеса? - поинтересовался ле Гранд.
- Революционная, - просветил его фон Инфернберг, - из жизни туземных народов.
- Вот как? - искренне удивился первый принц Тьмы, - не ожидал. И о чём она?
- Точно не знаю, - ответил Предвестник Хаоса и Вечного Небытия, - но по словам постановщика, произведёт она эффект разорвавшейся бомбы. Он лично клялся мне, что съёст свою шляпу, если во время сцены, когда, революционные аборигены ворвутся на площадь, где вершится неправый суд, и схватят пристава и стражников, зрительный зал не взорвётся аплодисментами и криками " Ва, подлец, так ему и надо!"
- Эти... - закусив губу, процедил второй принц Тьмы, - эти... скоморохи, вы думаете, они способны что-то прилично сыграть? Да они с лёгкостью завалят самую гениальную пьесу! Считаете их служителями муз? Жрецами храма искусств? Как же! Склочники, скандалисты, лицемеры, хамы! Вы полагаете, они умеют играть? Не смешите! - Властелин Звёздного Неба распалялся всё больше и больше, - они изображают плач и горе, а глаза у них злятся и беспокойно бегают по сторонам. Думают только о себе. Не дают дорогу молодым. Да что о них говорить? Рыба гниёт с головы! Режиссёр-постановщик, - горько усмехнулся ле Блан, - что он может поставить с таким подходом, с такими чудовищными и нелепыми методами? Актёры дуреют на его репетициях, а после них заболевают, чем только в голову взбредёт лишь бы больше, - Мишель злобно сжал руку в кулак.
- Ну, есть мнение и многие его поддерживают, что театр уже давно должен возглавить Будимир Косой, - подал реплику фон Инфернберг.