Ни минуты и ни секунды из последовавшего за этим получаса я не запомнил. Я знаю, что должен был читать какие-то сцены, и помню, как брел потом по улицам Лондона, терзаясь отчаянием и разочарованием, – отсюда следует, что я так или иначе попрощался со всеми и покинул театр.
В тот же вечер мне позвонил на нашу квартиру Ричард Армитаж.
– Как все прошло, дорогой мой?
– Ах, Ричард, это был кошмар, я играл безобразно. Ужасающе. Чудовищно. Непристойно.
– Не сомневаюсь. А разве это плохо?
– Так ведь мне-то и
– Уверен, что все было не так плохо, как вы рассказываете… – За этим последовало умиротворяющее клохтанье и кудахтанье, посредством которого театральные агенты успокаивают своих впавших в истерику клиентов. Меня ни то ни другое не утешило.
На следующий день позвонила Лоррен:
– Дорогуша, вы не могли бы снова подъехать в «Гаррик», часам к трем, для повтора?
– Повтора?
– Понимаете, им хочется еще разок посмотреть и послушать вас.
– Вы хотите сказать, что меня еще не списали в утиль?
На сей раз я появился в «Гаррике» минута в минуту, полный решимости хотя бы попробовать удержать мои нервы в узде. Майкл поздоровался со мной, как со старым знакомым, и сразу провел на сцену. В зале горел свет, позволявший мне ясно видеть сидевших в партере Патрика Гарлэнда и Джона Гэйла, – Алан Беннетт отсутствовал. Великая волна облегчения окатила меня.
– Еще раз здравствуйте! – весело сказал Патрик. – Вы не могли бы повторить монолог о Блумсбери?
Я сел и произнес монолог.
– Спасибо! – сказал Патрик. – Спасибо… думаю…
Он коротко посовещался с Джоном Гэйлом, покивал и уставился, как бы в поисках вдохновения, в пол. Мне показалось, что он шепчется о чем-то с ковром.
– Ну да, да… – бормотал он. – Я тоже так думаю.
А затем поднял взгляд на меня, улыбнулся и громко сказал:
– Стивен, мы с Джоном будем очень рады, если вы сыграете Темписта в нашей постановке. Не хотите попробовать?
– Я? Еще как хочу! – ответил я. – Спасибо. Большое, огромное спасибо!
– Ну и прелестно, – сказал Патрик. – Мы очень рады.
И, снова обратившись к ковру, спросил:
– Верно?
Я услышал непонятные шорохи, скребущие звуки, и из-за спинок кресел поднялся человек, все это время просидевший за ними на карачках. Длинное, худое тело Алана Беннетта распрямилось, он покашлял, словно извиняясь.
– О да, – сказал он, стряхивая пыль с коленей своих серых фланелевых брюк. – Мы в восторге.
Патрик понял, что я потрясен увиденным.
– Ваш агент, – пояснил он, – по доброте своей сообщил нам о замешательстве, которое вызвало у вас присутствие Алана, и он решил, что на этот раз ему лучше спрятаться.
Такая предупредительность моего героя едва не превысила меру того, что я способен перенести, не расплакавшись. Естественно, я, будучи совершенной задницей, выразил мою огромную благодарность Алану тем, что не выразил вообще никакой. Думаю, я и по сей день не смог по-настоящему отблагодарить его за милосердие и мягкость, с которыми он отнесся ко мне в тот день.
Кризис уверенности
[131]