- Неплохо бы найти ящеров до утра. Остальное по мелочам и по обстоятельствам.
Паладин понял, что от него требуется: со святым братом, пускай и бывшим (хотя кому об этом известно?), разговор у простых жителей будет клеиться не в пример лучше, нежели с подозрительным прохожим. В связи с последними событиями, лишнее внимания привлекать не стоит.
Легкий мороз уже украсил окна местных двухэтажных домов замысловатыми узорами, порой заставляя редких прохожих провести минуту другую, рассматривая причуды природы. Снег завалил деревянные крыши, и Макс сильно сомневался в том, что они выдержат такую тяжесть. На улицах же едва бы проехал не то, что экипаж, а даже маленькая хилая лошадка. Каменных построек в той части города, где остановились друзья, не было вообще, лишь деревянные двухэтажные домишки, выглядевшие очень старыми и готовые в любой момент развалиться на части.
Первое приятное впечатление о городе испортилось довольно быстро. Оставив пару улиц позади, им все-таки удалось отыскать "живых".
Проходя мимо очередного деревянного домишки, с тем лишь исключением, что тот выглядел более презентабельно на фоне остальной разрухи, Максим впервые на Гириде, да и вообще в жизни, стал свидетелем того, что носит грязное и мерзкое название: "рабовладельческий строй".
Из дверей богатого, как понял Максим, дома кубарем вылетел раздетый человек. Небритое заросшее лицо, куча ссадин и порезов, следов от побоев, кровоподтеков и темно-желтых синяков. Сгорбленная спина и впавшие щеки: будто перед ним был не человек вовсе, а высохший и давно увядший скелет. Но больше всего в тот вечер Макс запомнил глаза раба: безвольные, покорившиеся судьбе, сдавшиеся на милость господину и потухшие, словно догоревшая свеча.
- Убирайся, падаль! - в дверном проеме появился хорошо одетый мужчина, лет сорока, с жестким, если не жестоким лицом и разгневанными глазами, будто в них горела сама Бездна. - Сдохни от голода! И холода! Будешь знать, как пачкать одежду господ.
И вправду, только теперь они с Алексом приметили жирное темное пятно на выпирающем из камзола брюхе.
Паладин заметил разгневанный взгляд Максима, собирающегося что-то сказать по поводу такого поведения с живыми людьми, и уже открывшего было рот, но жестом остановил мага спирали, у которого уже был готов сорваться с языка поток отнюдь не приятных любезностей. Пересилив себя, тот глубоко вздохнул и промолчал. Лишь взгляд выдавал все те муки, которые ждали рабовладельца, если бы не паладин.
Раб не подавал признаков жизни, устало развалившись мертвым грузом на холодном снегу и смотря в заснеженное ночное небо, по которому медленно плыли серые облака, щедро одарившие землю замерзшей водой разных форм и узоров.
Грязно, но с интонацией выругавшись, толстобрюхий собирался оставить полуголого раба умирать на морозе, но не успел: того достиг грузный голос паладина:
- Вечер добрый.
- Кого там еще несет? - раздражению в голосе городского жителя не было предела.
Обернувшись на звук, он увидел перед собой молодого человека с белыми волосами. Вполне ничем не примечательный уроженец северных провинций, явно не местный. Хозяин дома посмотрел на его потрепанную, затертую одежду и хотел уже разглагольствовать куда ему следует пойти и насколько долго, но тут его взгляд упал на клинок. За спиной в дорогих темных кожаных ножнах, украшенных узором священного животного конфедератов, которые изготавливают только на Имиите для слуг церкви, причем не рядовых, мирно покоился двуручный клинок, на гарде которого изящно выгравирована из того же металла, что и само оружие, лилия с пятью лепестками. В центре же покоился драгоценный прозрачный желтый камень - символ ордена Очищающих.