Хроники Януса

… Кто-то, прочти он всё это, заключит, что текст довольно неплохо написан (что наводило на мысль о профессиональном красноречии), но не определит кто был его автор. Кто-то, но не я. По стилю и особенностям расстановки слов мне показалось, я знаю автора. Всё указывало, что им был Лоллий Герма, по прозвищу Струна, один из местных прихлебателей, сочинявший тексты политиканам. Много лет назад он приехал в Рим без гроша в кармане и питался объедками с богатых столов, сочиняя панегирики преуспевшим плебеям и выдумывая эпитафии на их могильных стеллах – до поры, пока мой дядя Луций Ветурий Филон не оказал ему любезность. Дядя пригласил его служить у себя в канцелярии. Его же, затем, отправил в Аттику, оплатив расходы на его обучение у толковых риторов. Говорят, времена меняются и люди вместе с ними. Разжившись деньгами, Герма быстро забыл о руке, которая его кормила. И вот, даже не вникнув в суть дела, он проворно строчит тексты на племянника того, кому он обязан благополучием!

И добро, если бы вся эта «критика» была справедлива. Но подобная смесь словоблудия и клеветы не вызвала у меня ничего кроме отвращения. Слушая это, в душе я ухмылялся никак, впрочем, не выдавая это внешне. Однако ж, Струна, подумал я, изложил это своим языком, а у текста был заказчик. Кто же он?

Я продолжал слушать Прокула с сарказмом. Вот отрывок из этого напыщенно-казуистического доноса (лживого, к тому же), стиль которого говорит сам за себя:

«… всё более и более упиваясь вверенной ему властью, Капитул склонял кого угрозами, кого ложью служить себе, увеличив таким образом число соглядатаев в городе в гораздо большем количестве, нежели того требовали потребности его службы, расточая казённые деньги без счёта, в то же время требуя ещё больших денег от префектуры. Осведомителям же не столько вменялось извещать о лазутчиках или о местных смутьянах, сколько упоминать его всякий раз лестными словами и хвалить без меры – и за тем тоже следили другие соглядатаи; слова же осуждения или попытки жалоб на него он пресекал самым нещадным образом…»

Следующий отрывок заслуживает особого внимания:

«Я уже поведал о злоупотреблениях Луция Капитула, а теперь хочу поведать о его вопиющем нечестии. Однажды в беседе с одним видным в Риме человеком, мы затронули тему традиций, а с неё перешли на последние события, где вспомнили о происках врага нашего, Карфагена. Мой собеседник сказал, что он весьма высокого мнения о деятельности советника, который предотвратил диверсию в Риме…»

… любопытно что будет дальше.

«Он повторил мне, что был высокого мнения об этом советнике и о его делах во благо Рима. Я же, зная достаточно хорошо об этом лицемере, возразил, что дела Капитула были плодом работы многих, а он из тщеславия присваивал их себе. Я, также, сказал, что как бы не были хороши его качества, без верности традициям и благочестия нет истинного служения отечеству, ибо я знал, что советник Капитул не чтит традиций. Слова насмешливые и возмутительные, пересказанных мне от людей, знающих его – о наших святынях или наследии предков были достойны варвара, нежели сына Рима. Мой собеседник в ответ сказал, что ничего не знает об этом, с грустью, однако, заметив, что муж наделённый властью «мог бы быть более благочестив и верен традициям предков». Тогда я попросил – нет, даже настоял, чтобы он пояснил что он имеет в виду. И вот он, уступая моей настойчивости, скорее с неохотой рассказал мне о вопиющем случае, который лично наблюдал у него в доме».

… вот здесь уже интереснее.

«Я замечу, что мой собеседник сказал об этом как-бы к слову – сожалея, но никак не осуждая Капитула. Я же, уже имея то, что знал о нём, не хотел расстраивать столь уважаемого человека, если бы рассказал ему противоположное – ибо он был столь высокого мнения об этом советнике, что всё равно бы мне не поверил. Упомянув же об этом случае – повторю, лишь к слову, а не с целью – он взял с меня клятву не рассказывать об этом никому. Я же нарушил свое слово и предал это гласности. Но могу ли я молчать? Могу ли быть безмолвен, зная, что разгласив это, навлеку на себя осуждение от столь достойного человека? Но уж лучше мне быть клятвопреступником и вызвать гнев богов, чем утаить от людей нечестие этого лицемера, засевшего в тайной службе Рима!»

… весьма пафосно

«Придя же к нему дом, он увидел там следующую картину. В атриуме стояла рабыня, одетая в столу, позируя с весьма гордым видом будто она достойна этого по праву. Все же ближние его, включая его самого, нисколько этого не смущались…»

…так вот кто был собеседник доносчика!