Хроники испанки. Ошеломляющее исследование самой смертоносной эпидемии гриппа, унесшей 100 миллионов жизней

В Вене (Австрия) чрезвычайно одаренный, но склонный к скандалам молодой художник Эгон Шиле поддерживал свою жену Эдит во время ее первой беременности. Шиле, чье увлечение малолетними девочками привело к уголовному преследованию за совращение несовершеннолетней, наконец успокоился и посвятил себя работе. Шиле был очень одаренным художником, обладавшим «исключительными изобразительными способностями и необычным чувством цвета, и он использовал эти способности виртуозно, часто изображая ужасно искаженные и пугающие фигуры или пейзажи, которые, если смотреть на них как бы с высоты птичьего полета, напоминают что-то мрачное и карикатурное.» [36] У него было слабое здоровье, не справляющееся с пожирающим монстром – испанским гриппом.

Двадцать седьмого октября Шиле написал матери: «Девять дней назад Эдит подхватила испанский грипп, а за ним последовало воспаление легких. Она на шестом месяце беременности. Болезнь крайне тяжелая и подвергла ее жизнь опасности – я уже готовлюсь к худшему, так как она постоянно задыхается» [37].

У Шиле уже было сильное ощущение смерти, отраженное в его работах, и «склонность к предсмертным наброскам» [38]. Когда наставник Шиле, художник-символист Густав Климт, заболел испанским гриппом после инсульта в феврале 1918 года, Шиле нарисовал его на смертном одре. Он сделал набросок Эдит, когда она умирала 27 октября. На суровом, но нежном рисунке Эдит смотрит грустным, обреченным взглядом. Она умерла на следующий день.

Шиле сделал все, что было в его силах, чтобы избежать заражения. Но у него было слабое здоровье, и он умер 31 октября 1918 года в доме своей тещи на Хайцингер-Гауптштрассе [39]. «Война кончилась, – сказал он, умирая, – и я должен идти. Мои картины будут во всех музеях мира» [40].

Некрологи сосредоточились на курьезной ситуации после смерти Шиле.

Мало того, что он умер вскоре после того, как выставка в Сецессионе[45] сделала его имя общеизвестным, так он еще и стал самым богатым и знаменитым художником в Вене. Он умер в тот момент, когда в прошлое ушла старая имперская Австрия, «художник-экспрессионист [который] был одной из величайших надежд нашего молодого художественного мира. Ему было всего двадцать восемь» [41].

В первые дни ноября 1918 года швейцарский писатель Блез Сандрар стал свидетелем того, как на окраине Парижа «сжигали трупы больных чумой, сложенные в полях и обрызганные бензином, так как в городе кончились гробы» [42]. Когда Сандрар приехал в Париж, он встретил знаменитого поэта-модерниста Гийома Аполлинера (1880–1918), выздоравливавшего после огнестрельного ранения, пережившего «бой, ранение в голову, трепанацию черепа и военную медицину» [43]. Они позавтракали на Монпарнасе и заговорили о главном – эпидемии испанского гриппа, которая принесла больше жертв, чем война [44]. Пять дней спустя Сандрар проходил мимо консьержки дома Аполлинера, которая сообщила ему, что его друг подхватил испанский грипп. Сандрар поспешил внутрь, где встретил Жаклин, жену Аполлинера. Она тоже была больна, но не так сильно, как ее посиневший муж. Сандрар бросился за доктором, но тот сказал, что Аполлинеру уже нельзя помочь. На следующий вечер, в субботу, 9 ноября, поэт умер.

Сандрар написал необыкновенный отчет о похоронах Аполлинера, который выглядит как рассказ о государственных похоронах, скрещенных с черной комедией. Все началось в обычном порядке, с традиционных римско-католических похорон.

После окончательного отпущения грехов гроб Аполлинера покинул церковь Святого Фомы Аквинского, завернутый во флаг, а лейтенантский шлем Гийома на триколоре лежал среди цветов и венков. Почетный караул, отряд солдат с оружием по бокам, возглавлял медленное шествие, семья шла позади кареты: его мать, жена в траурных вуалях, бедная Жаклин, спасшаяся от эпидемии, захватившей Гийома, но все еще слабая [45].

«За ними, в свою очередь, последовали самые близкие друзья Аполлинера, включая Макса Жакоба и Пабло Пикассо, а также весь литературный Париж и пресса. Но когда процессия достигла угла Сен-Жермен, кортеж был осажден шумной толпой, которая праздновала перемирие. Эта процессия состояла из мужчин и женщин, размахивающих руками, поющих, танцующих и целующихся» [46].