Читаем Хроники: из дневника переводчика полностью

Я уж не знаю, откуда потом вынырнули цветаевские тексты — но знаю, что в самом начале 80-х Ефим Григорьевич Эткинд показал мне копию этих переводов (где он ее взял, мне не известно) и напечатал несколько в своей «Антологии», которую мы делали для издательства «Maspero». Потом все эти тексты вошли в книгу переводов Евы Мальре, опубликованную после ее смерти, в 1987 году, она называлась «Попытка ревности и другие стихотворения», сборник всех переводов из Цветаевой, сделанных Евой, — эта книга, словно памятник на ее могиле. Тем дело и кончилось.


А Валери не ответил Цветаевой по серьезным причинам — помимо того, что он был весьма почтенный господин, как и полагается великому французскому поэту, и просто не считал нужным отвечать каждой поэтессе, вздумавшей докучать ему своими излияниями, будь она француженка или иностранка. Но первая причина, и первое, что поражает, когда читаешь эти стихи, — это то, что Цветаева делает ошибки во французском. Например, здесь:

Poète suis et rien n’y puis,Tout m’est transport, tout m’est supplice.Ainsi le moindre des indicesEst maître de mes jours et nuits [8].Приметы

Ясно, что здесь[9] нельзя было пропускать второе «de mes». Или:

— Va toujours, cocher! — Barine!Choses vont de mal en pis.La bourrasque m’enfarineMes deux yeux et mes esprits [10].Бесы

Здесь, конечно, только «les choses», и никак иначе. Или можно писать как угодно, но это уже будет не по-французски.

Подобные ошибки обнаруживаются почти во всех стихотворениях: можно предположить, что сама Цветаева в своей увлеченности работой просто их не замечала и рядом не оказалось человека, который бы ей помог и внимательно вычитал французские тексты; в сущности, она была совсем одна. Это и потрясает сильнее всего — ее одиночество. Рядом с ней не нашлось никого, кто мог бы подсказать ей такую простую вещь: пропуск артикля в этой строфе — не оригинальность, а ошибка. Ни одного читателя-француза, с которым она могла бы просто посоветоваться. И естественно, такая ошибка перечеркивает все стихотворение — хуже того: она дискредитирует автора.

Возьмем другой перевод — «К морю», первая строка гениальна:

Adieu, espace des espaces!..

А дальше вот что:

Pour la dernière fois mon œilVoit s’étirer ta vive grâceEt s’étaler ton bel orgueil[11].

«Pour la dernière fois mon œil!..» — и все насмарку![12] И дело здесь даже не в самом этом «mon œil», ведь такое выражение во французской поэзии действительно встречается — например, у Жерара де Нерваля:

Depuis, mêlée à tout comme un signe de deuil,Partout, sur quelque endroit que s’arrête mon œil,Je la vois se poser aussi, la tache noire! Le point noir[13]

Прочтите вслух стихотворение, которое получилось у Цветаевой, и вы поймете, что по-французски это невозможно.

* * *

Да, ошибки во французском отпугивают читателя, но все это ерунда по сравнению с другой проблемой: переводы Цветаевой написаны стихами. А во Франции в то время почти не было переводов, сделанных с сохранением рифмы. Но Цветаева-то — из России, и, как я уже много раз говорил, в традиции русского перевода просто невозможно не воспроизводить форму стиха — тогда это вообще не перевод. Для русского переводчика это так, а для французского — нет.


К тому же Цветаева не просто переводит стихами — она воссоздает на французском русскую силлаботонику.

Если считать, что перевод должен производить впечатление максимально близкое к тому, как действует на читателя оригинал, то это новаторство, которое Цветаевой кажется совершенно естественным, — потрясающий ход. К примеру, в «Бесах» звучание оригинала, написанного хореем, волшебным образом воспроизводится в переводе — и для человека, знающего русский, этот французский перевод звучит так, словно это и есть стихотворение Пушкина. Все передано безукоризненно точно. Но французская поэзия такого стиха не знает — во французском иная просодия, и регулярность стихового ударения звучит для французского уха как навязчивый ритм, что-то механическое, будто стук колес… Поэтому по-французски такой стих невозможен. И в этом — снова одиночество Цветаевой: она одна между двух миров.

* * *

И все-таки можно ли считать этот опыт Цветаевой неудачей, тупиковым путем? В этих стихах все равно ощущается сила, богатство звука — в них есть мощь и энергия, есть блеск.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература, 2016 № 12

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки