– Как ты хочешь провести свою спасательную операцию?
– Пока не знаю.
– Бери левво, – сказал Худ.
Под ними проплывали дома и сады. При работающих гироскопах управлять машиной было несравненно легче. Мэтт не видел никаких авиамобилей вокруг – ни полицейских, ни прочих. Может, что-то заставило их опуститься?
– Итак, – сказала Лейни, – ты проделал весь путь до Госпиталя, чтобы освободить меня.
– В краденой машине, – добавил Мэтт. – С небольшим заездом в туман над бездной.
Широкий рот Лейни сложился в полурадостную-полуироничную полуулыбку-полуухмылку.
– Я польщена.
– Еще бы.
На заднем сиденье заговорила миссис Хэнкок:
– Хотелось бы узнать, почему нас не сбили лучом там, возле парковки.
– И ты знал, что этого не произойдет, – сказала Лейни. – Откуда ты знал, Мэтт?
– Присоединяюсь к вопросу, – сказал Гарри Кейн.
– Не знаю, – ответил Мэтт.
– Но ты считал, что может получиться.
– Ага.
– Объясни.
– Ладно. Худ, ты слушаешь?
– Д-да.
– Это долгая история. Я начну с утра после вечеринки…
– Начни с вечеринки, – сказала Лейни.
– Рассказывать обо всем?
– Обо всем. – Лейни сделала на последнем слове излишний упор. – Я думаю, Мэтт, это может быть важно.
– Ну хорошо, – с неохотой уступил Мэтт. – Я встретил Худа в баре впервые за восемь лет…
Пока вереница каталок двигалась к виварию, чтобы разложить арестованных по койкам, Хесус Пьетро и майор Йенсен держались в стороне. В другой части Госпиталя другие каталки перемещали мертвых и живых в операционные: одних – чтобы вернуть им жизнь, здоровье и полезность, других – чтобы забрать у них неповрежденные части.
– Что это? – спросил Хесус Кастро.
– Не знаю, – ответил майор Йенсен. Он отошел от стены и присмотрелся. – Хотя кажется знакомым.
– Что толку от вашего «кажется»?
– Полагаю, нарисовал колонист?
– Можете полагать. В живых больше никого не оставили.
Майор Йенсен отошел еще дальше, постоял, покачиваясь на носках и уперев руки в бедра. Наконец он заявил:
– Это валентинка, сэр.
– Валентинка, значит. – Хесус Пьетро с откровенным раздражением бросил взгляд на помощника. Потом снова посмотрел на дверь. – Будь я проклят. Это валентинка.
– Со слезами.
– Валентинка со слезами. Нарисовавший явно был не в своем уме. Валентинка, валентинка… Почему Сыны Земли оставили нам валентинку, нарисованную человеческой кровью?
– Кровью. Кровь… О, я понял. Вот это что, сэр. Кровоточащее сердце. Знак чуткости. Дают нам понять, что они против наказания преступников путем отправки в банк органов.
– Очень разумно с их стороны.
Хесус Пьетро еще раз оглядел виварий. Тела Хобарта и охранника уже убрали, но пятна крови остались.
– Все это не похоже на обычное проявление чуткости, – сказал он.
Тридцать тысяч пар глаз ожидали где-то там, за объективами телевидения.
Его окружали четыре трехмерные камеры. Сейчас они выключены и покинуты, операторы небрежно разгуливают по комнате, что-то делая, что-то говоря; Миллард Парлетт даже не старается их понять. Через пятнадцать минут эти пустые линзы сделаются зрачками шестидесяти тысяч глаз.
Миллард Парлетт перелистывал свои записи. Если надо что-то исправить в них, то лучше сделать это сейчас.
Насколько реальной покажется опасность этим людям? Последней чрезвычайной ситуацией, которую мог вспомнить Миллард Парлетт, был Великий Мор две тысячи двести девяностого года, более ста лет назад. Большинство слушателей тогда еще не родилось.
Для того и «Введение», чтобы завладеть их вниманием.