Наконец Флоресте уселся там, где полагалось. Глашатай звучно объявил: «Подсудимый, вам предстоит ответить на обвинения в тяжких преступлениях! Поднимите правую руку и назовите свое имя так, чтобы все присутствующие услышали, кто сидит на скамье подсудимых».
Флоресте повернулся к глашатаю с презрительной усмешкой: «Шутки шутить изволите? Меня все знают! Назовите свое собственное имя и не забудьте перечислить все преступления, которые за вами числятся. Меня это вполне устроит, даже позабавит».
Эгон Тамм вмешался тоном, не допускающим возражений: «Формальности только помешают рассмотрению этого дела, и мы обойдемся без них — если господин Флоресте не возражает».
«Я не соглашусь ни с чем, что будет способствовать продолжению вашего фарса! Считайте, что меня уже объявили виновным и приговорили. Я принимаю свою судьбу и ничего не отрицаю — зачем запутывать то, что уже ясно, оттягивать неминуемое и причинять друг другу лишние неприятности? Я достаточно долго страдал от неизлечимой болезни, именуемой жизнью. И теперь я встречу свой конец без сожалений и без стыда. Да! Я признаю́ свои ошибки, но если бы я стал объяснять их причины, вы могли бы подумать, что я оправдываюсь. Поэтому я воздержусь и тем самым сохраню свое достоинство. Скажу лишь одно: я стремился к осуществлению мечты, грандиозной мечты! Подобно божеству, я летел на крыльях грядущей славы! А теперь мои надежды поблекнут, увянут, рассыплются прахом. Моя кончина — великая трагедия для всех. Смотрите на меня, запомните меня хорошенько, служащие станции Араминта! Таких, как я, вы больше никогда не увидите!» Флоресте повернулся к судьям: «С моей точки зрения, здесь больше нечего делать. Произносите свой мрачный приговор. Кроме того, предлагаю приговорить глашатая к шести месяцам каторжного труда исключительно на основании подозрений, так как весь его внешний вид свидетельствует о закоренелой продажности».
«Через три дня, на закате, вы закончите свою жизнь, — кивнул Эгон Тамм. — Что касается глашатая, на этот раз он отделается замечанием».
Флоресте поднялся со скамьи подсудимых и приготовился спуститься к центральному проходу. Консерватор позвал его: «Одну минуту! Нам нужно решить несколько дополнительных вопросов, и ваши показания могут оказаться полезными».
Флоресте чрезвычайно неохотно вернулся на свое место. Глашатай объявил: «Намур Клатток! Предстаньте перед судом!»
Намур медленно спустился с галереи и вышел вперед, недоуменно улыбаясь: «Я правильно расслышал? Вы меня звали?»
Эгон Тамм ответил: «Да, мы вас вызвали. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов. Вы очень хорошо знакомы как с Флоресте, так и с Титусом Помпо. Надо полагать, вы знали об организации экскурсий на остров Турбен?»
Намур помолчал, тщательно выбирая слова: «Я подозревал, что происходит нечто в этом роде. Но я не задавал никаких вопросов, потому что боялся узнать больше, чем это было бы мне полезно. И, чтобы раз и навсегда положить конец всяким сомнениям: Титус Помпо не входит в круг моих близких знакомых».
Эгон Тамм повернулся к Флоресте: «Это соответствует вашим воспоминаниям?»
«В достаточной степени».
«Намур, к вам больше вопросов нет. Вы можете идти».
Намур вернулся к своему сиденью на галерее, продолжая улыбаться мягкой, ничего не значащей улыбкой.
Глашатай объявил: «Друзилла ко-Лаверти! Предстаньте перед судом!»
Друзилла, сидевшая между Арлесом и Спанчеттой, неуверенно встала: «Вы имеете в виду меня?»
«Вы — Друзилла ко-Лаверти?»
«Да-да! Так меня зовут».
«Тогда в чем вы сомневаетесь?»
«Не знаю, не поняла».
«Выйдите вперед и предстаньте перед судом, будьте добры».
Друзилла поправила свое неподходящее к случаю черное платье с ярким рисунком цвета спелой хурмы, пританцовывая спустилась с галереи и встала у кресла для свидетелей.
«Пожалуйста, садитесь, — сказал глашатай. — Вы понимаете, что вы обязаны отвечать на все вопросы правдиво и подробно?»
«Конечно!» — Друзилла уселась и игриво помахала рукой в сторону Флоресте, перебирая пальцами в воздухе. Флоресте, угрюмо наблюдавший за происходящим, ничем не ответил. «Не пойму, что я могла бы вам сказать, — заметила Друзилла. — Мне вся эта история совершенно незнакома».
«Вы не знали об экскурсиях на остров Турбен?» — спросил Эгон Тамм.
«Я про них слышала и подозревала, что они там проказничают, но при чем тут я? Меня-то на острове не было».
«Вы представляли концерн «Огмо» в туристических агентствах, не так ли?»
Друзилла рассеянно махнула рукой: «А, вы про это! Мне дали рекламные материалы и поручили их раздать. Ну, я их и раздавала».
Судья Мельба Ведер резко спросила: «Разве вы не принимали активное участие в рекламе этого предприятия?»
Друзилла несколько раз моргнула: «Не совсем понимаю, что вы имеете в виду».
«Не приставайте к несчастной потаскушке! — мрачным усталым голосом сказал Флоресте. — Она ничего не знала».
Судья Мельба Ведер проигнорировала это замечание: «Вы находились в близких, интимных отношениях с Намуром. Разве вы не обсуждали с ним концерн «Огмо» и организацию экскурсий?»