«Не могу осуждать сыновнюю преданность, — вздохнул Флоресте. — Хотел бы я, чтобы такими же побуждениями руководствовались те, кому я доверил защиту своих интересов». Он вскочил на ноги и стал ходить взад и вперед по камере: «Честно говоря, я беспокоюсь. Могу ли я, на самом деле, доверять распорядителям моего имущества? Насколько они преданы моим целям? Чего сто́ят их гарантии?» Флоресте остановился у стола: «Нужно мыслить логически. Можно ли доверять Намуру? Подчинит ли он свои интересы моим целям? Способен ли он на добросовестность?»
«Ответ, по-видимому, отрицателен», — заметил Глоуэн.
«Вот именно! — воскликнул Флоресте. — А Смонни? Она уверяет, что разделяет мои идеалы, но в Йиптоне не заметно никаких признаков стремления к каким бы то ни было идеалам! Когда она говорит о станции Араминта, она не ощущает ничего, кроме мстительной ненависти. Она хочет разрушать, слава и почести ее не волнуют! Опять же, будем предельно реалистичны: если Смонни получит доступ к моим деньгам, займется ли она строительством нового Орфеума? Или потратит все мои сольдо на автолеты и оружие? Как ты думаешь?»
Глоуэн с огромным трудом скрывал изумление и потрясение. Не ослышался ли он? Флоресте наконец проболтался! «Я с вами совершенно согласен», — выдавил из себя Глоуэн.
Расхаживая по камере, Флоресте почти не замечал Глоуэна: «Возможно, я был слишком доверчив. На моем счету в Мирцейском банке — не только мои деньги, но и средства концерна «Огмо». Смонни пользуется этим счетом, как своим, и недавно перечислила на него очень крупные суммы. Твой иск, несомненно, привел бы к замораживанию этих средств, а Смонни очень беспокоится о судьбе своих денег. Намур заставил меня подписать завещание, назначающее Симонетту наследницей всего моего имущества, а она, в свою очередь, должна передать мои личные средства комитету финансирования изящных искусств. Но здесь-то и возникают сомнения. Передаст ли она мои деньги комитету?»
«Насколько я ее знаю, комитет не получит ни гроша», — отозвался Глоуэн.
«Склонен с тобой согласиться. Новый Орфеум может быть построен только в контексте условий, существующих в данный момент. Нужно как-то сохранить эти условия...» Флоресте сосредоточенно смотрел на стол: «Может быть, еще не поздно внести некоторые изменения».
«Почему нет? Позовите Намура и отмените свое завещание».
Из груди Флоресте вырвался горький смех: «Разве не понятно, что происходит? Неважно! Меня беспокоят только последствия, и теперь я вижу способ обеспечить достижение моих целей. Кстати — исключительно из любопытства — каким образом ты узнал, чем занимается Смонни? Предполагалось, что это великая тайна. Ах да, тебе все рассказала Заа... Не понимаю, почему».
«В данном случае ложь проще и чище правды», — подумал Глоуэн. Вслух он сказал: «Заа собиралась меня убить после того, как я обслужу ее самок. Она находила извращенное удовольствие в том, чтобы говорить мне все, что я хотел знать».
«Ага! «Извращенное удовольствие» — в этих двух словах весь ее характер! Я мог бы рассказать тебе по этому поводу сотню самых странных историй. Именно Заа задумала устраивать пикники на острове Турбен, чтобы научить своих импотентов-зубенитов размножаться. По меньшей мере, таков был предлог. Тактику разрабатывала Сибилла — у нее, что называется, всегда был зуб на молоденьких хорошеньких девушек, и она взялась за это дело с пристрастием. Смонни поставляла девушек, ее их судьба не волновала. А я? Я игнорировал всю эту трагикомедию и закрывал глаза на детали постольку, поскольку мне платили обещанное — а мне оставалось не так уж много после того, как Смонни забирала свою львиную долю. Хотя — забавно, не правда ли? Теперь все ее сбережения на моем счету, а Смонни еще даже не снимала деньги, чтобы оплатить расходы!»
«Надеюсь, что Симонетта оценит ваше чувство юмора», — не забывал поддакивать Глоуэн.
«У нее нет никакого чувства юмора! Но от этого шутка не становится хуже».
«Как она заняла свое нынешнее положение? Об этом Заа ничего не рассказывала».
«Смонни вышла замуж за богатого фермера, некоего Титуса Зигони, на планете Розалия. Они ездили в Йиптон, чтобы договориться о поставках дешевой рабочей силы. Тогда Йиптоном правил старый умфо Калиактус. Какими-то посулами они соблазнили Калиактуса посетить их ферму на Розалии. О бедняге Калиактусе больше никто ничего не слышал.
Смонни и Титус вернулись в Йиптон. Титус начал называть себя Титусом Помпо. Но у него никогда не было настоящего вкуса к власти, и по сути дела функции умфо стала выполнять Симонетта. Она-то умеет наслаждаться властью, как никто!
Намур каким-то образом связан со всей этой историей — может быть, в качестве любовника Симонетты? Кто знает? Намур — человек железной самодисциплины с полным отсутствием принципов. Опасное сочетание. Это все, что я знаю».
Некоторое время Флоресте продолжал расхаживать по камере, как дикий зверь в клетке. Глоуэн решил, что ему пора уходить: «Наша сделка заключена, так что…»
Флоресте остановил его повелительным жестом: «Еще не все! Удели мне несколько минут».
«Пожалуйста — как вам будет угодно».