Хроники Кадуола

Каткар сверкнул глазами: «Мэйвил? Никакой он мне не приятель. Он — жук-навозник в человеческом обличье! Вы спрашиваете, почему я ушел? Потому что Мэйвил заявил, что меня срочно желает видеть Дензель Аттабус. Но я знал, что он лжет — я только что расстался с достопочтенным Аттабусом, получив от него недвусмысленные указания. Глядя в лицо Роби Мэйвилу и слыша его вкрадчивый голос, я понял, что мне грозит смертельная опасность. Кто-нибудь другой на моем месте стал бы паниковать, но я просто-напросто поспешно удалился из таверны и улетел на станцию Араминта в аэромобиле Дензеля Аттабуса. Больше мне нечего сказать — и вам больше нечего у меня спрашивать. Теперь вы, наконец, уйдете?»

Глоуэн проигнорировал последний вопрос: «Вам известно, что Дензель Аттабус мертв?»

«Я узнал об этом в гостинице на станции. Это огромная потеря для Кадуола, Аттабус был настоящим патрицием, человеком благородным во всех отношениях. У меня с ним было много общего, и я скорблю о его безвременной кончине, — Каткар резко взмахнул рукой. — Но довольно слов! Слова безжизненны, разговоры — бессмысленная трата эмоциональной энергии. Вы этого никогда не поймете, потому что вам негде и некогда было набраться мудрости».

Глоуэн задумался, но не смог уловить в этом замечании никакого глубокого смысла: «Так или иначе, зачем вы переоделись женщиной?»

Каткар поджал губы: «Мое поведение объясняется логическими соображениями — мыслительным процессом, неизвестным на станции Араминта. Короче говоря, таким образом я надеюсь спасти свою жизнь, какой бы ничтожной, презренной и убогой она вам не казалась. Только оставаясь в живых, я могу воспользоваться бесконечными возможностями миров Ойкумены, другого шанса у меня нет. Я делаю все возможное для того, чтобы мерцающая искра моего сознания не погасла — ибо неведомо, что со мной будет, когда она исчезнет».

«Скорее всего то же самое, что с любым другим».

«Ага! Но я не такой, как другие! Я сделан из лучшего материала, мне уготована великая судьба! Вспомните о титанах древности, бросивших вызов Норнам, их безжалостным пророчествам. Неукротимые герои! Я никогда о них не забываю, они наставляют меня на путь истинный!»

«И поэтому вы переоделись евангелисткой?»

«Маскарад сослужил свою службу. Мне удалось безопасно скрыться на борту звездолета, а это что-то значит. Хотя, признаться, эти чертовы сапоги — сущая пытка! — Каткар с подозрением покосился на Глоуэна. — А вы? Вы что тут делаете? Еще какая-нибудь слабоумная затея Бодвина Вука?»

«Не совсем слабоумная. Вы сами рассказали нам о Левине Бардьюсе и о каких-то его сделках с Клайти Вержанс».

Каткар мрачно кивнул: «Ну, рассказал, ну и что?»

«Поэтому мы здесь. Нельзя допустить, чтобы жмоты или йипы пользовались инопланетной поддержкой».

«И вы надеетесь им воспрепятствовать?»

«Не вижу, почему разумные люди не стали бы с нами сотрудничать».

«Многие люди неразумны и глубоко порочны».

«Дензель Аттабус был знаком с Бардьюсом?»

«Они познакомились в доме Клайти Вержанс. Аттабус и Бардьюс не сошлись характерами. За ужином они спорили; достопочтенный Дензель заявил, что Бардьюс — «психический каннибал» и «пожиратель душ», а Бардьюс не остался в долгу и обозвал Аттабуса «чокнутым старым девственником». Тем не менее, они не приняли этот обмен эпитетами близко к сердцу и расстались почти по-дружески. А теперь мне вам больше нечего сказать — можете идти».

«Раз вы настаиваете, мне придется вас покинуть, — уступил Глоуэн. — Прошу прощения за беспокойство».

Глоуэн вернулся в салон на корме. Чилке сидел у иллюминатора и смотрел на скользящие мимо звезды. У него под рукой были поднос с соленой рыбой и пузатый каменный кувшин «Синего пламени».

«Как поживает наш друг Руфо?» — поинтересовался Чилке.

Глоуэн присел за тот же столик: «Он ведет напряженную жизнь, в которой такие люди, как мы, играют несущественную роль мимолетных раздражителей». Глоуэн поднял кувшин и налил бледно-голубую жидкость в широкий стаканчик: «Каткар что-то скрывает. Он много говорил, но не сказал мне ничего, что я хотел услышать. По его словам он, подобно достопочтенному Аттабусу, вращается в высших аристократических кругах. Он выразил сожаление по поводу смерти Аттабуса, но прибавил, что не видит причин объяснять мне свои чувства, так как мне недоступно понимание столь утонченных эмоций. Каткар объяснил, однако, что предпочитает жизнь смерти, в связи с чем сбежал из Стромы и проник в звездолет, переодевшись женщиной».

«Прямолинейный образ мыслей, — заметил Чилке. — Но многое остается неясным. Например, Каткар мог бы сразу подняться на борт «Левкании», направлявшейся к пересадочному терминалу Диогена в секторе Пегаса, и замести следы. Вместо этого он предпочел ждать целый день, чтобы улететь в Соумджиану на «Мирцейском скитальце»».

«Любопытно! Что бы это могло значить?»

«Это значит, что, несмотря на все опасения, Каткар вынужден заняться какими-то делами на Соуме. Дела эти, несомненно, связаны с деньгами. Вопрос: чьи это деньги? Жмотов? Дензеля Аттабуса?»