— Как-как, — бурчала она, не успевая жевать и судорожно глотая. — Как всегда.
— Не нашла выхода-то?
Помотала головой — мол, не нашла, ваша правда.
— А дед где?
Хельга, наконец, прожевала кусок и, прежде, чем откусить следующий, пробурчала:
— Утонул ваш дед.
И откусила здоровенный ломоть.
Майка зарыдала, ткнулась Тому в грудь. Он прижал ее к себе, с ненавистью глядя на Хельгу. Ждал, пока незваная гостья наестся. Ждал, пока его жена наплачется.
— Да как он утонул-то, — сквозь слезы кричала Майя. — Он плавает лучше, чем рыбы! Где он в воду-то полез, зачем?
— Там, — махнула рукой Хельга. — В конце.
— Так там в конце сколько лет уже никто к воде не подходит! Там народу потонуло не счесть, дед-то это знал лучше всех!
Она вытирала слезы и сопли — и то, и другое текло беспрестанно.
— Ну, зачем, зачем он полез-то туда?!
— За мной погнался, — беспечно ответила Хельга, собирая крошки со стола в ладонь и отправляя их в рот. Вкусно-то как! — Молочка нету?
Майя, утираясь, подошла к шкафчику, вытащила баклагу, протянула гостье. Хельга с наслаждением, не отрываясь, напилась, да так, что даже устала. Выдохнула, вытирая густое молоко с верхней губы.
— Ты куда собрался? — спросила Тома, который направился к двери.
— Сама-то как думаешь?
— За папенькой побежал? Ну, давай, беги, беги.
— А что? — Том приостановился.
— Ничего. Не жаль тебе папеньку, я смотрю.
«Я им, скотам, отомщу за Заура! Они у меня увидят небо с овчинку! На березы, значит? Родилки рвать? Давай, папаша, милости просим, поглядим, кто у кого в ногах ползать будет!» — она настраивала себя, готовясь к неизбежному. Другого-то выхода все равно не было.
Том вернулся от двери, сел на табурет напротив Хельги.
— Чего это ты так осмелела вдруг?
— А я когда-то трусила? Головка не болит? Нет? А носик? Ты ж со мной один на один справиться не можешь, здоровячок ты наш! Вечно к папеньке плакаться бегаешь!
«Ну, давай же, разозлись уже, кинься на меня, ты не представляешь, с каким удовольствием я всажу в тебя пулю. Еще вот только не выбрала — куда. Можно в лоб, как Демису. А можно в грудь, в память о Зауре. А лучше всего всадить ее тебе прямо в пах, чтобы ты, перед тем как помереть, покатался бы по полу, повизжал, а я бы полюбовалась!»
Но Том не двигался с места. Только жевал челюстью, не отводил от гостьи взгляда — и молчал.
Пистолет, подвязанный к брюкам тонкой гибкой лозой, согрелся и чуть скользил по бедру. Хельга незаметно просунула руку под импровизированный пояс, сжала рукоятку оружия, чтобы успеть, чтобы наверняка. Но повода выхватить его пока не было, а просто пристрелить Тома в ее планы не входило. Честно говоря, ей было его даже жалко. Такой здоровый, такой красивый — и такой несуразный. Только Майке его и любить. Но если надо, то выстрелит, конечно, не задумываясь. Время метаний кончилось, хватит. Меньше б думала, больше б действовала, глядишь, и Заур остался бы жив.
Что-то Том своим слабеньким умишком все-таки понял. Понял, что осмелела гостья не вдруг, что угрожает не просто так, а что-то заготовила, и это что-то, наверняка, очень страшное. Помолчал, пометал глазами молнии — это, пожалуйста, сколько угодно! — и вышел из дома. За папочкой пошел, у самого-то мозгов нет, чтобы решение принять.
А Майя вытерла нос передником, села на место Тома — больше стульев в доме не было.
— Ну, а чего он за тобой-то погнался?
— Убить хотел, — равнодушно ответила Хельга.
— Не, хотел бы — убил бы. От деда никто еще не уходил.
«Показала бы я тебе порез, да зажил уже».
— А я ушла. Да ты не переживай. Тебе только легче будет. Не двух мужиков кормить будешь, а одного.
— Да мне хоть двадцать! Какая разница-то?
Хельга потянулась. На сытый желудок потянуло в сон.
— Ладно. Когда твой своего папочку приведет — разбуди.
И задремала. Что-то ее разморило совсем — так прямо сидя на табурете и задремала.
Ей показалось, что она только на секунду прикрыла глаза, как сразу же Майка затрясла ее за плечо:
— Ты просила разбудить! Пришли, слышишь?
— Ага! — зевнула Хельга.
В кухню вошел Лель, сел напротив нее. «Прямо как начальник, принимаю у себя в кабинете посетителей!» — внутренне усмехнулась она.
Лель смотрел на нее своим тяжелым взглядом, но после всего случившегося ей было совершенно наплевать и на его взгляд, и на все остальное. Раз уж ее выбрасывает время от времени в эту странную реальность, то надо им показать, что почем. Надо показать, что нельзя безнаказанно издеваться над людьми, нельзя в каждом чужаке видеть врага. А за такое и пострадать можно. Только почему пострадать? Повоевать — будет точнее. Дюжина патронов — не фунт изюму. А если не получится, то есть у нее в обойме тринадцатый — и будь что будет. Так что Лель может до посинения гипнотизировать ее своим взглядом, а голова у него в случае чего разлетится точно так же, как у Демиса.
— Что уставился? — нарочито грубо спросила она, и тут же пожалела: кто первым нарушил молчание, тот проиграл начальный психологический раунд. Знал это и Лель: по губам скользнула улыбка. Ну, да мы еще посмотрим, кто кого.
— А что так грубо? Думаешь, деда угробила — и все, можешь теперь грубить?