Хроники Маджипура

В тот же самый день он купил в Дундилмире все необходимое и отправился в долгое путешествие в равнинную часть материка и дальше — в широкую жаркую долину тихой и вялой реки Ийянн; по ней он долго плыл к западному порту Алаизору, где спустя несколько недель сел на корабль, направлявшийся на Остров Сна, в Нуминор. Там он пробыл месяц. Затем Нисмайл нашел место на корабле, перевозившем паломников, и переправился на Зимроэль, в Пилиплок. Он был уверен, что своей искусственной красотой, изяществом и ухоженностью Зимроэль не произведет на него угнетающего впечатления. На нем имелось всего лишь восемь или девять городов, и все они мало чем отличались от пограничных форпостов. А посреди материка располагались земли, на которых четыре тысячи лет назад лорд Стиамот расселил аборигенов Маджипура — метаморфов, после того как нанес им окончательное поражение. Человек, уставший от цивилизации, мог в такой обстановке обрести возрождение души.

Нисмайл рассчитывал, что Пилиплок окажется грязной дырой, но, к своему удивлению, увидел огромный древний город, выстроенный согласно непреложному геометрическому плану. Бесспорно, город был уродлив, но не тем освежающим образом, который был необходим для художника, и он отправился на речном судне вверх по Зимру.

Он, не останавливаясь, проплыл мимо огромной Ни-мойи, которая славилась даже среди жителей другого континента, но в городе под названием Верф, поддавшись внезапному порыву, покинул судно и двинулся в нанятом фургоне в глубь расположенных на юге лесов. Забравшись в дебри настолько далеко, что вокруг уже нельзя было рассмотреть никаких следов цивилизации, он остановился и на берегу быстрой речки построил хижину. Минуло уже три года с тех пор, как он покинул Замковую гору. На протяжении всей своей поездки он пребывал в одиночестве, разговаривал с другими только в случае необходимости и совсем не рисовал.

Здесь Нисмайл почувствовал, что начинает исцеляться. Все в этих местах было незнакомо и прекрасно. На Замковой горе, где климат был искусственным, царила бесконечная нежная весна, ненастоящий воздух был свежим и чистым, а начало дождя можно было предсказать достаточно точно. Но сейчас он жил в сыром тропическом лесу, где похожая на губку почва мягко проминалась под ногами, где проплывали облака и наползали языки тумана, где с небес низвергались частые ливни, где все росло в полной анархии, хаотически смешиваясь и переплетаясь между собой, и до крайности не походило на чинный, аккуратный и симметричный Барьер Толингар. Он носил на себе минимум одежды, достаточный только, чтобы едва прикрыть тело, методом проб и ошибок выучил, какие корни, ягоды и побеги пригодны для еды, и даже сконструировал и сплел из веток плотину, и ловил возле нее темно-красных рыб, которые, сверкая на солнце чешуей, словно ракеты неслись вверх по течению. Он часами гулял по густым джунглям, наслаждаясь не только их странной красотой, но еще и каким-то тревожным восхищением, которое испытывал всякий раз, пробираясь к своей лачуге. Он часто пел громким хрипловатым голосом, чего никогда не позволял себе на Замковой горе. Время от времени Нисмайл доставал холст, но каждый раз он оставался нетронутым. Он сочинял бессмысленные стихи, пышные вереницы строк, и распевал их перед аудиторией, состоявшей из стройных высоких деревьев и невообразимым образом переплетавшихся лиан. Порой он принимался раздумывать, как идут дела при дворе лорда Трайма, нанял ли корональ нового художника для оформления перголы, цветут ли халатинги вдоль дороги к Горному Морпину. Впрочем, такие мысли посещали его нечасто.

Он утратил счет времени, так что не знал, сколько недель — четыре, или пять, или, может быть, шесть — прошло до того момента, когда он увидел первого метаморфа.

Встреча произошла на заболоченном лугу в двух милях вверх по течению от его обители. Нисмайл отправился туда искать сочные алые коренья-луковицы болотной лилии, из которых научился делать пюре и печь нечто похожее на хлеб. Они росли глубоко, и, чтобы добраться до них, ему приходилось по плечо зарывать руку в жирную землю и в буквальном смысле слова ложиться лицом в грязь. Когда он в очередной раз выпрямился, зажав в кулаке скользкую луковицу, с которой капала вода, то с изумлением обнаружил в полутора десятках ярдов спокойно разглядывавшее его живое существо.