Хроники Мировой Коммуны (СИ)

– Я дал присягу, – сказал он, – и мой долг – охранять государственную безопасность от внешних и внутренних посягательств. Я, между прочим, тыщу триста лет стоял на страже завоеваний коммунизма.

Врач откровенно рассмеялся.

– Вы ошибаетесь, – сказал он. – Вы тысячу триста лет лежали замороженным. В общем-то, этот факт снимает с вас вашу долю исторической ответственности. А теперь пора переучиваться. Мы не нуждаемся в охране конституционного строя.

– Но позвольте, – запротестовал капитан, – как же вы боретесь с внутренней оппозицией?

– А зачем нам с ней бороться?

– Она разлагает наше единство!

– Замечательная мысль! – подтвердил доктор. – Оппозиция поляризует общество и создаёт движущую силу для общественных процессов. Это диалектика! Не будь оппозиции, мы бы навсегда застряли на одном из переходных этапов, а с ней мы имеем возможность непрерывно совершенствовать нашу формацию.

– Тем более! Как известно, по мере совершенствования общественных отношений всё более обостряется классовая борьба…

– Кто вам сказал такую ересь?! – воскликнул доктор.

У Фоминых внутри чуть кишки не перевернулись.

– Как кто?! – воскликнул он. – Товарищ Сталин!

– Забудьте эту ерунду как можно скорее, – дружески посоветовал доктор, щуря свои узкие монгольские глаза. – Мы живём в бесклассовом обществе, с экономической точки зрения мы все – коллективные владельцы наших средств производства. Откуда же здесь возьмётся классовая борьба? Есть, конечно, борьба научная, идейная, даже своего рода фракционная борьба, но это уже как раз пережитки – они отомрут сами собой, выполнив до конца свою историческую миссию.

– А вредители? Кто-то защищает государство от вредителей?

– Вопрос о государстве для нас отдельный и сложный, я рекомендовал бы вам вернуться к нему позже. А вредителей у нас почти нет – если, конечно, не считать вредителей сельского хозяйства. Если человек или группа людей охвачены деструктивным порывом на том основании, что обвиняют общество в пренебрежении их правами, они могут предъявить обществу счёт за это пренебрежение. Это будет воспринято с чрезвычайным вниманием: ведь если наша система позволила ущемить чьи-то права или интересы, любой гражданин может оказаться впоследствии в таком же ущемлённом положении. Обычно между группой несогласных и представителями общественных институтов, виновных в нарушении прав, ведётся гласная дискуссия, и стороны приходят к разумному выводу, устраивающему их.

– А потом? Нарушителей ведь наказывают?

– Зачем? Им приносят извинения… Хотя может случиться и так, что шум поднимался по какому-нибудь глупому поводу. В этом случае получается, что нарушители наказывают сами себя: ведь глупость не приносит ни славы, ни чести. Поэтому у нас стараются быть осторожнее с обвинениями в адрес общества или коллектива… как и с обвинениями в чей-нибудь конкретный адрес.

– А если преступники успевают навредить? Скажем, разрушить завод или фабрику.

– Они должны будут восстановить утерянное по их вине. Так гласит закон. На практике же этот вид преступлений встречается исключительно редко и обычно связан с чрезвычайными обстоятельствами, которые суд и общественное мнение обязательно принимают в расчёт. В целом, сознательное вредительство у нас экономически невыгодно, а следовательно – нерационально. Как и большинство других видов преступности.

– Но ведь кто-то поддерживает порядок и борется с правонарушениями?

– Гражданский дозор. Есть такая организация. Но они не профессионалы, следовательно, вряд ли вас устроят. Впрочем, если вы располагаете профессиональными знаниями по криминалистике, следственным действиям, боевым искусствам задержания и так далее – вы можете оказаться неоценимы в качестве инструктора. Как вы, наверное, уже догадались, специалистов такого рода у нас мало, а они иногда бывают востребованы!

Фоминых хотел сказать, что вся эта система кажется ему дикой, но передумал: в чужой монастырь со своим уставом лезть не было смысла.

– А как бы мне всё-таки работу по способностям подыскать? – тревожно спросил он.

– Вот подлечитесь – и подыщете, – успокоил его врач. – Без дела не останетесь, не волнуйтесь. В крайнем случае, учиться пойдёте.

– Да куда ж я учиться, в тридцать восемь лет?

– Ну, учится же ваш соотечественник… Работает и учится, прекрасно себя чувствует, а ему ведь семьдесят четыре года, вдвое больше, чем вам – это не считая, конечно, тех лет, что вы оба пролежали с ним во льдах.

– Это кто такой – мой соотечественник?

– Демьянов, бывший политзаключённый. Вы с ним знакомы, не так ли?