Хроники Навь-Города

— Без людей. Нужно признать, в разведении людей они достигли больших успехов. Даже слишком больших.

— Слишком?

— Они препоручили людям многое — и стали зависимы от них. Без людей им придётся весьма сложно.

— Но они могут не согласиться.

— Это уж их дело. Великий Договор не обязывает нас принимать переселенцев с людьми или другими представителями земной фауны. Мы предложим им кров, прекрасную пищу, чего ж ещё?

— Но для них люди и есть пища!

— Перетерпят. Мы — по крайней мере большинство из нас — давно отказались от излишеств. Здесь не Земля, где на поверхности в Изобилии произрастают плоды и водятся дикие животные, иногда, должен сказать, прелюбопытнейшие экземпляры.

— Вы имеете в виду…

— Да, тот, кто доставил нам цисту, по всей видимости, существо дикое. Или, если хотите, вольное.

— Вы уже говорили — это заметно по неупорядоченной, взвихрённой ментальной мантии.

— Да. Способности к мышлению, быть может, даже более глубокие, чем у домашних, но мышление это нестабильно, непредсказуемо. Там, на поверхности, они убивают друг друга во множестве.

— Едят?

— То-то, что нет.. Большей частью не едят.

— Не едят? А зачем тогда убивают?

— Разлад мыслительного процесса. От поедания отказались, а от убийства не могут. Они ж всё-таки только люди, нельзя от них ждать слишком многого, с разумом, без ли… Дай свинье крылья, она полетит искать лужу.

— Но почему землянин не прибыл к нам сам, а передал послание с человеком?

— Земная логика…

— Или демонстрация. В случае разрыва Великого Договора войну с нами будут вести силами людей.

— Да, это вполне вероятно… Кстати, не загрыз ли этот дикарь нашего бедного Фрама?

— Даже и не думал, напротив, поделился куском. Воспитанный… Я на всякий случай приглядывал…

— За земным человеком?

— Как можно! За Фрамом.

Опять послышался призывный рык, и Аполлон — или его зовут Фрам? — поспешил к триклинию, успев на ходу обернуться и гримасой предложить поспешить с ним вместе. Однако мимика может быть очень выразительной — когда нужно человеку лунному.

Он и пошёл — оставаться одному в закутке было бы нелепо.

— Вот! Оба целы и невредимы!

Но тарков интересовал не Фрам, а он, Фомин. Рассматривали его теперь пытливо, всесторонне, как хозяйка на рынке выбирает курицу для важного гостя. Но — молча. Или обменивались впечатлениями на ином, не акустическом уровне.

— Обучаем. Весьма и весьма. Но — в определённых границах. За горизонтом видит плохо. Но если поднатаскать…

— Да, если Земля может выставить сто тысяч подобных воинов, да хорошенько их вооружить… А то — полоска отточенного железа, оружие…

Фомину стало обидно за свои сабли. Они, сабли, конечно, парадные, мухи не убили, а всё ж…

— Следует учитывать, что к нам прислали не рядового бойца, а выставочного. Лучшего из лучших.

— И мы, безусловно, должны быть польщены.

— Кстати, нам предлагают оставить его себе. Взамен отдать кого-нибудь из наших людей.

Ворчание, выражающее раздумье — если верить впечатлению.

Итак, без меня меня продали. Подарили.

Фомин приготовился сказать своё слово и подкрепить, буде в том нужда, слово сталью.

Но помедлил — и не зря.

— Нет уж, не нужно. Зачем нам здесь иметь глаза и уши Земли? Кто их, землян, знает, вдруг да способны достать до сознания издалека?

— Прекрасного далека, — хрюкнул кто-то. — Свести его на арене с крионой средней величины — и нет проблемы.

— У нас и арен-то не осталось.

— Ничего, земляне построят новые, краше прежних.

— Закипит жизнь. Во всех своих проявлениях.

Переговаривались меж собою тарки неторопливо, будто между делом.

Знать бы, каким делом.

Фрам сбегал в другой закуток и скоренько вернулся с цистою. Новой цистой, на вид золотой и обсыпанной то ли стеклянными кристаллами, то ли чистой воды бриллиантами — здесь, в сумрачно-красном свете, игры граней ожидать не приходилось.

Тарк-с-бронехода (перепутать его с другими мудрено: у одного этого тарка роскошная манишка) принял её у Фрама, подержал на весу.

— Мы вручаем тебе наш ответ. Передай его посланцу Земли со всею спешностью и бережением.

— Непременно передам, — пообещал Фомин, чем вызвал новую волну обсуждений феномена: человека квазиразумного, говорящего.

По-настоящему разумный, поди, промолчал бы.

14

Фомин ожидал, что его проведут к бронеходу, но — нет.

— Ступай, ступай, — отпустил тарк-с-бронехода. И циста — повела. Словно невидимый великан взял за руку ребёнка. Держись за цисту, не выпускай, не потеряешься.

Он и не выпустил. Спешить не пришлось, циста тянула, но не рвалась, однако шагнуть в сторону, присмотреться, как тут и что, не получалось. Ладно, спасибо, хоть глаз не завязали.

Правда, и завязывать было незачем — изрядную часть пути (пять тысяч пятьсот шагов из семи тысяч) шли они в совершенной темноте, время от времени меняя направление. Темноты Фомин не боялся, как любой уроженец Марса, мог в ней ориентироваться — никогда и нигде, ночуя в чужом месте, не ударялся он лбом о притолоку, не налетал на кресло, не опрокидывал ночных ваз, — но и только. Воссоздать же путь, а тем более описать его в деталях он не мог.

Наконец опять в тоннеле появилась ленточка люмы. Похоже, близко поверхность.