Хроники Навь-Города

То есть Фомин всё это видел, но видел частным порядком, а паладин докладывал, и доклад его войдёт в историю Навь-Города. Первые межпланетные полёты придают каждому слову особую значимость, вескость. Всё внове, всё интересно — от поведения жидкости в бутылке при невесомости (какая бутылка? какая жидкость? кто разрешил брать коньяк в полёт? и главное, почему провели эксперимент без меня? ах, есть вторая бутылка? тридцать лет выдержки? тогда ставлю контрольный опыт…) –до серебристых облаков.

Сейчас навьгородцы переживают космическое детство. Или, быть может, впадают в него.

— Мы достаточно отдалились от Земли, притяжение составляет одну тридцатую земного. Становится неудобно. Полагаю, пора установить своё притяжение. — Паладин Ортенборг вопросительно посмотрел на Фомина. Вот теперь он ещё и специалист по космоплаванию.

— Я целиком поддерживаю ваше решение, — ответил Фомин искренне.

Паладин что-то прошептал в переговорную трубку, и Фомин почувствовал, что к нему вернулся вес. Не земной, скорее марсианский, но тем приятнее.

Вот тебе и детство космическое — искусственная гравитация на корабле штука совсем непростая. И это безо всяких кручений юлой. Потянул рычажок, и пожалуйста, комфортные условия. А то действительно, скоро и хухриклозетом пользоваться стало бы проблематично. Теперь-то порядок, и потому можно в еде себя не ограничивать.

Но он всё-таки ограничил.

За обедом они говорили о делах посторонних, о перспективах разведения драконов в питомнике, о проблеме лесовиков, о патрулировании границы измерения Зет на случай новой попытки массового проникновения в наш мир.

Не касались главного — итогов выхода рыцарей наружу. О том, что голова бедного доктора Гэрарда по-прежнему где-то внутри каравеллы. Невольно почудился дух тлена из вентиляционного отверстия — именно почудился, воздух в кают-компании был вполне свежим.

Но и паладин, и даже хранитель Туглон на мгновение тоже будто учуяли запах мертвечины — побледнели (насколько навьгородцы, бледнокожие по природе, умеют бледнеть), притихли, бисеринки пота выступили на висках и лбу. Но тут же с удвоенной, утроенной энергией принялись за жаркое, аквавит, десерт, стали вспоминать славные дни и предвкушать дни грядущие, словом, давали понять и Фомину, и, кажется, прежде всего себе, что дела идут очень даже недурно.

Фомин, разумеется, не отставал и в конце концов перепил всех — когда паладина и хранителя унесли на руках Гар-Ра с Сойером, он отправился в свой покой на собственных ногах. Всё-таки старая школа.

И прежде чем уснуть, он успел подумать: неладно что-то на каравелле, ох неладно. Но вряд ли хранитель и паладин поделятся с ним своими страхами. Нужно попробовать найти звено послабее. Например, официального друга Крепости Кор магистра Хаммеля.

Из посольских запасов он достал бутыль хрусталина (верно, и паладин с хранителем делают то же, он не очень-то поверил в то, что навьгородцы напились до положения риз, скорее притворились), выпил рюмочку и лёг отдохнуть.

Да и по уставу положено после выхода в открытое пространство расслабиться.

Он постарался. Дал покой каждой мышце, каждой связке, каждой кишке. Отпустил вожжи разума. И сам мозг, свободный от пут сознания, стал, поначалу робко, примериваться к окружению. Скользнул в одну сторону — заперто. В другую, в третью. То ли недавний контакт с четвёртым измерением помог, или просто Фомин уже пуд соли с навьгородцами съел и нечувствительно набрался от них разного, то ли аквавит породил мираж, но Фомин увидел каравеллу со стороны. Со стороны четвёртого измерения. Он видел себя, привольно разлёгшегося на ложе (а кинжал всё-таки под рукою, молодец), видел свои покои — словно на плане-разрезе: вроде и есть переборки, а вроде и нет. Видел и каморку, в которой ютились вдвоём Гар-Ра и Сойер, видел каютку доктора Гэрарда, такую же — магистра Хаммеля, тот не спал и напряжённо вглядывался в перископ, видел каюту хранителя Туглона и каюту паладина Ортенборга — те действительно спали. Переборка, ведущая в КУПе пилотов, была почти непрозрачна, он едва угадывал контуры командира и штурмана. Виднелись и подсобные помещения, и технические, виднелся даже серебристый кристалл — возможно, это и есть источник неведомых гравитонов?

Но не кристалл привлекал взор, другое. Между каютами он видел совершенно чёрное, непрозрачное, недоступное зрению Пространство. Величиною с покой Фомина, оно граничило и с ним небольшой переборкой — там, в ионной душевой.

Может быть, у них тут главный секретный двигатель. Или запас аквавита для всяких надобностей. Но отчего-то казалось, что тьма эта непроглядная скрывает что-то дурное, постыдное — и страшное.

Он попытался пробить тьму, сфокусировав сознание в острый луч, но результат получился обратный: всё исчезло, и он увидел лишь гобелен на переборке посольского покоя.

Бред, бред, бортинженер. Долго не выходил в пространство, да ещё аквавит, вот и мерещатся чёрные-чёрные комнаты с чёрными-чёрными гробами. Будешь дальше налегать на выпивку — увидишь, как проберётся сюда Чёрная Рука и начнёт душить.