Хроники незабытых дней

Следует сказать, что в стране крепла и ширилась очередная кампания. В этот раз мы имитировали борьбу за экономию, которая, как ни странно коснулась даже водочных пробок. Дорогие сорта — «Столичная» и «Лимонная» выпускались с «винтом» — обычной нарезной пробкой, дешёвые — с плоской алюминиевой крышкой с маленьким язычком, именуемой в народе «кепкой с козырьком». Какой-то экономист, не иначе как «враг рода человеческого» (так называла меня бабушка в особых случаях, например, когда я чуть не спалил барак, раскуривая самокрутку из старого веника), подсчитал, что на «козырьке» можно сэкономить до шести тонн металла в месяц. Крышку начали выпускать без язычка, и пролетариат тут же окрестил её «бескозыркой». Откупорить такую бутылку без специальных навыков было невозможно. Я верю в материализацию мысли и убеждён, что грёбаный экономист скончался в страшных муках, поскольку всё трудоспособное население страны проклинало его круглые сутки, ведь когда в Москве заканчивают пить, во Владивостоке уже начинают.

Эффектно задуманный номер провалился. Водочная пробка не поддавалась. Под рукой не было ничего, чем можно было сковырнуть проклятую «бескозырку».

Я долго терзал крышку ключом, затем, пожалев меня, бутылку забрал негр, причём в его огромной ладони пол-литровая бутылка казалась жалкой четвертинкой.

Старушки из ЮНЕСКО, тряся буклями, время от времени подавали ценные советы и протягивали шпильки. В довершение всего отключился свет, бармен, поставив на стойку свечу, исчез, и помочь нам было некому. Решительный африканец, предложил откусить горлышко бутылки, думаю, у него получилось бы, но тут Питер, которому всё это надоело, принёс из номера перочинный нож. Наконец, чёртову пробку с трудом соскребли и с азартом охотников, заваливших крупную дичь, разлили по стаканам для виски.

После первой бутылки божьих одуванчиков куда-то сдуло, и вторую, откупорив гораздо быстрее, мы прикончили втроём. Позднее к нам присоединился по-военному подтянутый нигериец, видимо, из местных спецслужб и компания перешла на джин.

Удивительно, что творит дешёвая водка с интеллигентными людьми. Я неожиданно для себя вспомнил, вызубренный в институте и давно забытый 116-й сонет Шекспира, и с надрывом продекламировал его ошарашенной публике, Хаас клялся в любви к заснеженной России, нигерийский чекист с непроизносимым именем расхваливал один домик неподалёку «с женской прислугой». Закончилось всё по-русски — объятиями, поцелуями и уверениями в дружбе. Приём удался.

Немного забегу вперёд. В декабре того же года Питер по приглашению нашего Агентства прилетел в Москву. Один вечер провели вместе. Сидели в ресторане Домжура, вспоминали Африку, угощались фирменной вырезкой по-суворовски, пили водку (с винтом). Ужинали втроём — Хаас, Миша и я.

Следующий день был для нас последним в Ифе. Я провёл его в постели, мучаясь от головной боли. Коллеги, основательно отругав меня, отправились демонтировать стенд. Вечером направился в мотель, заверив ребят, что вернусь трезвым. Секретарша-итальянка оказалась права. Посетителями бара были в основном европейцы — преподаватели университета.

Многих из них я видел на выставке, они представили меня хозяину мотеля г-ну Смиту. Вскоре образовалась интересная компания — математик англичанин, физик американец с приёмным сыном палестинцем, который кстати, выглядел старше папаши, художник итальянец и кто-то ещё. Пили пиво, говорили о политике, вечер оказался весьма полезным.

Рано утром, без сожаления расставшись с отелем, взяли курс на Лагос. Обратная дорога пролетела быстро, честно говоря, мы с Димой её просто проспали.

Пообедав у Виктора, решили наведаться в ближайшую сувенирную лавку приобрести что-нибудь на память об Африке. Нас ждало разочарование. Стоимость нигерийской маски из чёрного дерева была неподъёмной, однако основательно поторговавшись, Дима приобрёл тряпочную куклу, якобы для обряда woo-doo, а я, верный своим низменным наклонностям, крошечную бронзовую скульптурку, как говорят художники, пластику малых форм. Она изображала туземную пару, занимающуюся сексом в позе, по определению наших моралистов, оскорбляющей общественную нравственность и человеческое достоинство.

Фигурка и сейчас стоит у меня на каминной доске. Примечательно, что за последние годы дачу обворовывали дважды, но взять раритет постеснялись.

Видимо такова сила настоящего искусства.

Из лавки направились в посольство. Хотелось убедить посла дать шифровку в МИД о невероятном успехе нашей миссии. Существовала такая практика, в особо важных случаях. Копия телеграммы шла в ЦК и, страшно подумать, твоя фамилия могла попасться на глаза заведующего идеологическим Отделом. А вдруг она ему понравится? Правда моя фамилия фигурировала в подобных документах неоднократно, но видимо, никому не приглянулась. Ладно, как, там, у старика О. Хайяма: Не печалься, что меньше других веселился, Будь доволен, что меньше других пострадал.