Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

- О нет, наместник, - Двуликий качнул головой. Узкие, красиво очерченные губы улыбались - но не глаза. Они по-прежнему напоминали не то два чёрных колодца, не то две могилы, куда затхло надышала смерть. - Ты боишься за себя, - короткий взгляд метнулся к его правому боку - и тут же снова сбежал. - Не то чтобы за свою жизнь. За себя. Внутри тебя есть то, что тебя убьёт.

Их беседа всё больше переходила границы разумного. Наместник был восхищён и подавлен одновременно; нечто подобное происходило с ним много лет назад, в юности, когда в одном из переулков Академии раскосая старуха из Шайальдэ гадала, сжигая в чашке с огнём клок его волос...

Почему он вдруг вспомнил об этом?

- Знаю, - тихо сказал наместник. - Болезнь. Она переходит на финальную стадию. Становится больно, лишь когда щупальца уже далеко.

Тэска приоткрыл рот - и оттуда, из его глубины, наместнику послышалось утробное рычание.

- Я не о болезни. Не о твоей плоти, наместник. Не она сильнее всего пугает тебя.

Наместник поднялся, стараясь сохранить самообладание.

- Только мёртвые ничего не боятся... Мои страхи держат меня. Как и долг перед Ти'аргом и королём. А тебе, похоже, не за что держаться.

- ..."Презренный убийца". Ну же, закончи свою речь. Звучит грозно.

Наместник стоял на месте. Между ним и креслом Тэски словно высилась невидимая стена - и не хватало сил одолеть её.

- Я хотел закончить иначе. Только спросить: кто ты, барс? Что тебе нужно среди людей, на моей земле? Для чего ты вмешался в мою войну?

Но Двуликий ему не ответил.

ГЛАВА XXVI

Ти'арг. Порт Хаэдрана

Чайки дрались за остатки рисовой лепёшки. Они хлопали крыльями, громко топотались по пустому ящику и издавали пронзительные крики. Уна давно не видела ни моря, ни чаек. В последний раз это случилось, кажется, лет в пятнадцать - когда дядя Горо взял её с собой в Хаэдран: иногда он наведывался туда, чтобы купить новую упряжь, охотничьи стрелы или моток крепкой верёвки для хозяйственных нужд - а заодно выпить в местных тавернах, где собирались торговцы и моряки со всего Обетованного.

Лепёшку обронил, наверное, кто-то из миншийских гребцов: всё утро шла разгрузка двух больших галер, гружённых вином, шёлком и пряностями. Теперь галеры с красными парусами бросили якорь и мирно покачивались на волнах неподалёку от берега. Смуглые купцы-островитяне, их люди и слуги ушли в город - отдохнуть, договориться с местными перекупщиками и дождаться следующего отлива. На боку одного из прибывших - поверх лилового одеяния, под складками причудливой ярко-жёлтой накидки - Уна заметила маленький прямоугольный чехол, который ей трудно было с чем-то спутать.

Зеркало Отражений.

Значит, в Хаэдран, вопреки всем запретам наместника и короля Хавальда, всё-таки приезжают маги. А кое-кто из них даже держит в пригороде гостиницу...

Зачем? Почему? Это и обнадёживало, и тревожило Уну. (Расхаживая по пирсу, она даже исподволь начала откусывать заусенцы - старая привычка, не достойная леди; та, за которую на неё раньше покрикивала мать). Ей казалось, что магия затягивает её в ловушку, в заманчивый водоворот, полный безумных красок - жёлтого и лилового, бирюзового, как морская вода у берега, и серебристо-белого, как Иней в полёте. Ей всё чаще приходится полагаться на магию.

Приходится? Или она сама каждый раз делает этот выбор?..

Будто кто-то бросает игральные кости - или вертит монетку, поставив её ребром. Шун-Ди, верящий в Прародителя, сказал бы, что это судьба; мать или тётя Алисия - что четвёрка богов. Индрис стала бы вновь рассказывать ей о Цитаделях Порядка и Хаоса, о их вечной войне за первенство в неисчислимых мирах Мироздания. Лис... Лис, пожалуй, ухмыльнулся бы и отшутился; с ним невозможно вести серьёзные дискуссии, если он сам не настроен на них.

А сама Уна пока не знала, во что ей верить.

Или, наоборот, уже не знала.

Она вздохнула, убрала прядь волос с лица (ветер дул с моря, обдавая её солью и вонью рыбы: многие рыбаки из деревушек возле Хаэдрана оставляли свои лодки и сети тут же, в бухточке у скал, окаймлявших гавань) и продолжила следить за конфликтом чаек. Их жадность и скверный характер ничем не отличались от вороньих черт, а белые перья вблизи оказались грязными. Уна разочаровалась. Издали чайки красивы - только издали, желательно в небе или над стенами Хаэдрана, над утёсами вокруг... Она плотнее запахнула плащ. В детстве, во время первой поездки в Хаэдран, её восхитило обилие чаек - вместо ворон, сорок и неопрятных городских голубей Академии или Веентона. Весело было кормить их хлебом и сухарями; дядя Горо, помнится, специально для этого заходил в пекарню в южном квартале.

Дядя Горо был добрым. Удивительно добрым... Может быть, даже добрее тёти Алисии, хоть это и сложно вообразить.

Теперь Уна понимала, что никогда не заслуживала такой доброты.