- При людях, - со смесью суровости и лукавства поправила Индрис.
- Да-да, при людях... Я всё устроил, - Гэрхо беспечно вручил матери кошель, подышал на зеркало и принялся протирать его - жестами, безукоризненно похожими на её. - Тип с луком и стрелами засел на самой верхушке. Колчан у него был ещё полон, но мы пришли вовремя. С вот этим парнем, - Гэрхо с размаху хлопнул по плечу помощника конюха. Тот ссутулился, побледнел и вообще выглядел так, будто его скоро стошнит. - Нам даже делать ничего не пришлось.
- Что это значит? - брезгливо осведомилась леди Мора.
- Он убил себя, - в ужасе пробормотал помощник конюха. В свечении двух огоньков капли пота у него на лице сверкали то голубым, то рыжим. - Как только увидел нас. То есть его, - он кивнул на Гэрхо. - Просто выхватил нож и... Простите, миледи.
Служка зажал рот рукой, согнулся пополам и отбежал к обочине. Гэрхо вздохнул.
- Да уж, - он провёл ребром жилистой ладони по горлу. - Так себе зрелище. Наверное, надумал отсидеться там, пока мы не уедем. А потом всё-таки не успел сбежать и не хотел, чтобы его захватили живым... Или магии испугался.
Индрис кивнула. Она уже некоторое время с кошачьей аккуратностью рылась в кошельке - и теперь выудила оттуда что-то маленькое, белое. Приглядевшись, Уна узнала звёздочку из... Из птичьих костей? Она читала о таком, точно читала. Память услужливо подбросила рисунок из дряхлого библиотечного фолианта.
Выходит, не прошли даром ни одинокие вечера за книгами, ни сотни неудавшихся заклятий. Обнадёживает мало, но всё-таки.
- Амулет от тёмной магии, - тихо сказала она, игнорируя возмущённый прищур матери. - Один из самых распространённых.
- И самых слабых, - добавила Индрис. При взгляде на Уну к её прежнему таинственному выражению прибавилось что-то вроде безмолвной похвалы. - Кости воробья... - она задумчиво помолчала, точно прислушиваясь к чему-то, - ...которым никак не меньше трёх лун. Он выдохся. Что ж, наш лучник плохо разбирался в магии, но действительно боялся её. Что тут у нас ещё? - Индрис пропустила содержимое кошеля сквозь пальцы. Над трактом разнёсся перезвон монет и мелких синих камней. - Большая сумма, причём сразу ти'аргским золотом и альсунгскими кристаллами... Ожидаемо. Возможно, часть платы за заказ. О, а вот это уже интересно, - в тонких пальцах колдуньи появилась печать.
Уна подошла ближе, чтобы рассмотреть герб. Кажется, она впервые в жизни стоит так, рядом с Отражением.
И, кажется, это ничем не отличается от близости с человеком.
- Ну что там? - вытягивая шею, нетерпеливо спросил Гэрхо. - Я сделал, как ты сказала: ничего сам не трогал.
- Дракон на стопке книг, - сказала Уна.
- Тоже ничего необычного, - с облегчением заметила мать. - Просто герб Академии-столицы. Он ещё с первых лет войны так выглядит.
Верно: знак единения Альсунга с древним, славным своими учёными Ти'аргом... Точнее, вряд ли
Индрис со вздохом бросила печать обратно. Они с Гэрхо обменялись особыми взглядами - теми, что свойственны лишь Отражениям. Теми, что невозможно ни описать, ни вообразить.
- Верно, миледи. Просто герб Академии. А ещё - личный герб господина наместника.
***
Гэрхо с помощником конюха кое-как соорудили подобие гамака из плащей - чтобы довезти тело дяди Горо в сохранности. Индрис постаралась укрепить здоровье и мужество слуг своими заклятиями; леди Мора от её помощи отказалась.
Утром мрак расступился. После полудня Уна уже вернулась домой...
Но там, в тени громоздких башен, оказалось, что мрак не сдаётся легко.
Когда их запуганная, разбитая горем кучка подъехала к стенам Кинбралана и мосту через ров, лорд Дарет уже угасал. Он умер на следующий день, на руках у матери. Он не пришёл в сознание; слуги сказали, что после их отъезда в Рориглан лорд стал кашлять кровью и биться в судорогах, которые не снимались никакими снадобьями. Послали за лекарями из Меертона и Веентона, и оба прибыли вовремя. Оба удручённо заявили, что дни лорда-калеки сочтены.
Братьев Тоури похоронили рядом, под общей могильной плитой.
У Уны не осталось сил расплакаться - а так хотелось. Глаза, голову и сердце раздирала тупая боль. Оцепенение охватило её, подобно кокону. В таком же оцепенении утонула мать, вдруг оставшаяся с двумя мёртвыми телами вместо родных мужчин. Беда затопила башни и коридоры Кинбралана, проникла в лёгкие слуг и в щели между камнями - будто вязкая, отвратительно холодная жижа.
Промокая платком глаза, мать всё повторяла, что на род Тоури разгневались боги - и в особенности старуха Дарекра. Иначе этот ужас никак не объяснить, говорила она.
Уна не спорила.
Она не могла плакать, не могла выплеснуть свою боль. Боль была бесконечной и запутанной, как гигантская паутина. Даже если тот человек с пожелтевшей от болезни кожей, с костлявыми, немощными ногами, на самом деле не был её отцом.
ГЛАВА VII