Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

- И я пойду собирать ежевику? - спросила Уна, чувствуя в себе детский азарт и немного его стесняясь. Правда, смущает место: имеет ли она право так быстро тревожить отца и дядю Горо своими, как выражается мама, "заумными игрушками"? Имеет ли право предаваться чему угодно, помимо скорби?.. Её новое зеркало вздрогнуло, всей рамкой вжимаясь в пояс; Уна ещё не привыкла к нему и испуганно выдохнула. - Мне не хотелось бы идти одной. В первый раз, по крайней мере.

- Я пойду с тобой, если хочешь, - просто сказала Индрис. - Но вообще посоветовала бы тебе пригласить леди Мору.

Уна нервно усмехнулась и отодвинулась от колдуньи. Она просто не знает, о чём говорит.

Или всё-таки знает?

Порыв ветра из окна, принёсший запах зелени и влажного камня, пролистал страницы книги о травах и животных Ти'арга. Ежевика, значит... Уна вздохнула.

- Она ни за что не согласится.

- Да ну? - Индрис с сомнением цокнула языком. - А я почти уверена, что согласится. Вам давно пора поговорить начистоту.

- О моей магии или об убийцах на тракте?

- И о том, и о другом, - серебряные глаза Отражения изучающе прощупывали лицо Уны - опять. - Но вообще-то я имела в виду третье... Самое важное. Ты знаешь, о чём я, Уна. И сбор ежевики отлично подходит как повод.

Уна опустила глаза, стараясь удержать сбившееся дыхание. Несколько дней назад на одном из занятий их с Индрис беседа вдруг стала особенно откровенной. Наверное, этому поспособствовало отсутствие Гэрхо: мальчик-юноша унёс свою юркую костлявость на кухню - якобы чтобы помочь слугам с ужином, но скорее уж (как подозревала Уна) чтобы стянуть побольше кусков сладкого пирога и продолжить опустошать запасы варенья. Если бы мать знала, как вольготно Отражение чувствует себя на кухне и в кладовых Кинбралана, ему бы не поздоровилось. Никакая магия не спасла бы.

В том разговоре Уна призналась, что часто видит странные сны - то о прошлом Обетованного, то о родных и знакомых, то вообще непонятно о чём. "О, ночные кошмары - постоянные спутники Дара, когда он пробуждается. Тем более, если он так силён и крепок, как твой. Так что даже не пробуй беспокоиться об этом", - беспечно утешила её Индрис, выхватив пару кислых вишен из миски на столе. На вишнях они прорабатывали чары невидимости - те самые, в которых Уна позорно провалилась с кольцом. Оказалось, что дело просто в объекте: чем он жёстче и больше, чем сложнее будет протекать заклятие. Конечно, ни в одном из доступных Уне источников нельзя было встретить таких рекомендаций. Вообще, рядом с Отражениями многое в магии начинало казаться более ясным и каким-то... чуть ли не повседневным, домашним. Уна привыкла к почтительному трепету перед тайнами волшебства, но сейчас он исчезал, уступая место чему-то новому. Другому отношению, для которого ей пока трудно было подобрать имя.

Тогда Уна впервые за долгое-долгое время (если не считать зарождения зеркала - ошеломительно яркого воспоминания и самой большой загадки в её уроках) расслабилась; ей захотелось окунуться в доверие к Индрис, как в тёплую ванну, и наконец-то рассказать ей то самое, тревожное, до сих пор нагонявшее жуть. Уна поделилась своим сном об отце, мёртвой лисе и розах. Она говорила спокойно, скупо и без лишних деталей роняя слова, но щёки горели, а сердце билось часто-часто, точно у влюблённой. Индрис, как всегда, пристально наблюдала за ней, а затем спросила: "А к чему склоняешься ты сама? Принять это за Дар или за собственные страхи?"

Вопрос звучал так нелепо, что Уна рассмеялась - но смех её быстро угас, перейдя в какое-то старческое кряхтение. Она промолчала, хотя собиралась заверить наставницу, что подобных страхов у неё никогда не было. Что она никогда не сомневалась в том, кто её отец. Это был Дарет - безропотный и робкий лорд-калека, человек, которого она видела аккуратно дважды в сутки, от которого всё детство слышала одни и те же слова. Лорд Дарет, мечтающий о людях, здоровых ногах и свободном, как прежде, Ти'арге. Во всём, до своего же глухого раздражения (если не сказать - злобы) покорный леди Море, заботливой супруге. Вечно кашляющий ценитель фруктов, а ещё летних дождей и гроз; в этом их с Уной вкусы сходились.

Ведь так? Ведь это был он?

Это не мог быть никто, кроме него. Мать...

Образ с пугающей яркостью соткался в голове Уны - соткался из тёмных нитей, наверняка не без помощи старухи Дарекры. Новый, запретный образ; прежде ей удавалось высекать из себя такие мысли. Мать - это свято, как всем известно, как есть; нельзя думать о ней - вот так.

И всё же...

Мора Тоури, уходящая в ночь, чтобы изменить мужу. Мора Тоури с распущенными каштановыми волосами, с побледневшим от страсти лицом. В своём любимом бархатном платье цвета сумерек. Мора Тоури - и некто, чужой их семье человек, воровато поворачивающий в замке ключ.

И то, что могло произойти после.