Хроники Оноданги: Душа Айлека

Бекетов смотрел вверх и видел развалины Медвежьего Бора. Ему нужны были живые. Он видел Шершавкина. Его племянницу, а также Маргариту Матвееву 47 лет. Разведенную одиночку державшую в квартире разобранный мотоцикл Урал. Начинался Перекресток.

ГЛАВА 24 ПЕРЕКРЕСТОК

Глава Перекресток изъята из публичного доступа по постановлению Роскомнадзора (на основании судебного решения 05.07.1015 года по поводу тяжбы между печенегом лукоморским Абевегедейкой ибн Рахманом и купцом ростовским Елданко сыном Потрошковичем к чему Владимиро-Суздальской земли мировой ярыжка Буркало Изяславич руку приложил, а потом и ногу за ради Христа).

Иск по поводу незаконных действий Роскомнадзора подан. Апеляция составлена. Чего и вам желаем.

ГЛАВА 25 ПЕРИПЕТИИ ПЕРИПЕТИЙ

ПЕРИПЕТИЯ ПЕРВАЯ.

Медвежий Бор остывал. Министр и ризеншнауцер уехали и президент молчал. Спасенных и некоторых детей из выпускного класса переправили в Южно-Сахалинск. С ними ездила Лиза, ругалась с кем надо и не надо. В департаменте предложили место в Охе в 4-й спецшколе. Сказали:

— Школа неудобная. Рядом колония и Дом Культуры в микрорайоне Солнечный. 3-й месяц не можем найти прошлого завуча. Как засосало…

— Нашли уже. — коротко бросила Лиза. — Мой вариант. А вот общага камвольного комбината нет. Мне нужна отдельная квартира.

В департаменте помяли губы.

— Может все-таки начнем с общежития?

— Этим и закончим. — отрезала Лиза. — Учителя должны уважать иначе нет учителя.

Сошлись на однокомнатной отдельной в директорском кооперативном доме. На большем Лиза не настаивала. Незачем теперь было настаивать. Она вернулась в Медвежий Бор на 4-й день после землетрясения. Забрать бабушку и закончить кое-что. Кладбище раскинули на Заячьей Поляне в километре от города. Для всех готовили металические серые таблички. Лиза выбрала для брата и дочери хорошее место. На возвышении где посуше и комаров поменьше. Выпросила у мужиков, рывших типовые могилы, топор. Срубила худенькое, как Лиза… Подождите. Сйчас Лиза вытрет глаза… Срубила деревце. Наскоро обтесала и разрубила на 4 части. Разметила деревяными колышками выбранную площадку. На колышках написала «Шершавкины», так чтобы всем было понятно. К застывшему морю, за всеми делами, вернулась только к вечеру. Мертвое море стало меньше. Его осушали по периметру. Краны и экскаваторы, не стесняясь, гребли ковшами обломки, житейский мусор. Сваливали в самосвалы. Спасатели теперь работали в самом цетре. Работали как археологи. Бережно снимали слой за слоем. Бабушку Лиза нашла рядом с Касатоновым.

— Ты где ходишь? — напустилась она на старушку.

— Лиза. — бабушка искала поддержки у Касатонова. — Я Коленьку попросила. Знаешь, как будто толкнуло. Мать твоя покойница.

— Бутылку дала? — сразу перешла в наступление Лиза.

— Откуда здесь бутылка? — замахала руками старушка. — На бутылку.

— Тебе не стыдно. — Лиза повернулась к Касатонову. — Старого человека обманывать. Сам говорил 3 дня.

— Идите вы… — окрысился Касатонов. — И я пошел.

— Нет уж. Раз взял так отработай. — начала скандалить Лиза.

— Тихо ты, дура баба. — Касатонов огляделся по сторонам. — Давайте быстрее. Где резать?

— Где бабушка? — спросила Лиза.

— Здесь, здесь, родненькие. — засуетилась старушка. Она показала на чудом уцелевшую железобетонную плиту. Касатонов запрыгнул на нее и плита закачалась.

— Осторожней. Ой, господи, Коленька.

— Нормально все будет, если будет. — буркнул Касатонов. — Заради тебя, бабка.

— Ради бутылки. — бросила зло Лиза.

Касатонов спрыгнул с плиты.

— Ты куда Коленька? — бросилась к нему бабушка.

— Не могу, бабка. Пусть заткнется или совсем уйду.

— Уйди, уйди, Лизонька. Христом Богом…

— Чтоб вас… — Лиза достала таблетки. — Выпей. Это пустырник в таблетках и дровосеку дай. Слышишь, бабушка. Я буду в столовой. Так называли огромную зеленую брезентовую палатку с печкой, чаем, сухарями и тарными ящиками в качестве стульев, столов, пола и дров… За спиной Лизы вжикнула болгарка. Лиза не оглянулась.

Было так славно, так покойно, так замечательно утонуть в своих фантазиях и грезах, что Шершавкин поначалу просто отталкивал эту беспокойную ненужную руку. В конце-концов он ее крепко схватил, насколько это было возможно после стольких дней голодухи, оттолкнул от себя.

— Отстань. — в забытьи пробормотал он. Рука не отставала. Наоборот, крепко охватила запястье и потащила куда-то вверх. По-мужски схватила.

— По мужски! — Шершавкин очнулся. Наклонил голову. Справа был свет и толстая, как пожарный шланг, рука. На землю рядом просыпались слова.

— Погодь, бабка… Че то… Да погодь ты… Таблетку лучше выпей…

Шершавкин заволновался. Из забитых легких рвался наружу едва членораздельный свист.

— Лиза! Лизонька. Котик. Просыпайся. Просыпайся.

Левой рукой он расталкивал Лизу, а правую пытался вырвать из объятий Касатонова.

— Подожди, мужик. — свистел Шершавкин. — Лиза. Котик.

Он подгреб племянницу под себя.

— Вставай. Вставай, котик.

— Дядя — наконец отозвалась племянница. — Что случилось?

— Хорошо все. Хорошо.