Хроники особого отдела

— У нашего Бориса сегодня выход в свет, — услышали мужчины.

И в комнату вплыла Ксения, распространяя удивительный запах «Красной Москвы». Знаменитые духи дореволюционной фабрики Брокара (которые старые москвичи до сих пор шёпотом смели именовать «Любимым букетом императрицы»).

В зелено-голубом вечернем платье, на каблуках и с высокой прической, искусно составленной из густых чёрных волос, эта женщина была настолько красивой, что мужчины тихо поклонились. Только грустная улыбка как бы спрашивала Яна, понимает ли этот странный хозяин ее жизни, для кого она так оделась.

Важный Илья, словно старый камердинер, аккуратно усадил ее на заднее сиденье и не замечая немца был крайне вежлив и предупредителен только к ней.

Бернагард же с удивлением отметил своё громко стучащее о костлявую грудь сердце и испугался мысли о близости к этому чуду.

Закрывая ворота и смотря вслед отъехавшей машине, Василий Иванович покосился на Мрака, сидевшего на замёрзшей муравьиной куче, и тихо сказал:

— Съест наша Ксюша паучка-то немецкого, не подавится...

Оборотень строго посмотрел на дорогу вслед исчезнувшей за поворотом машины и, глубоко вздохнув, побежал к дому, в котором было тепло и спокойно. Странные людские обычаи мало интересовали его.

***

Илья подъехал к театру точно к половине седьмого. Мужчины, столкнувшись, неловко открыли перед женщиной огромные дубовые двери, и Ксения, улыбаясь, вошла в заполненный светом вестибюль.

Когда-то, маленькая девочка, в первый раз оказавшаяся в огромном городе, шла с матушкой мимо этого Дворца, слушала, как выговариваются слова молитвы, и думала, что было бы красиво положить их на волшебную музыку Моцарта. Она даже позволила себе перебить матушку и вызвать ее недовольство.

«И не мечтай, — услышала тогда ответ девочка, прозвучавший из узких сухих губ, - Это обитель греха. Лицедеи попадают в ад».

Тогда она обиделась, а сейчас каким бы счастьем было для неё услышать тихий голос игуменьи...

Ксения вздохнула полной грудью и улыбнулась.

Они разделись и прошли по указателям светлыми коридорами. Рядом двигались, шептались, осматривались такие же люди - радостно удивленные, восхищенные. Это был настоящий праздник.

Но группа испытывала на этом празднике далеко неоднозначные чувства.

Бернагард не решился предложить прогулку по театру. Такому незнакомому, с множеством неуместно прикреплённой новой символики, и такому родному, похожему на его Венскую Оперу.

Ксения робела и, боясь показать своё невежество, торопилась к местам, обозначенным на билетах.

Илье же было тесно и жарко в непривычно-солидном для него месте. Он предпочёл бы дождаться девушку и немца в автомобиле. Но Ян передал ему три билета и, улыбаясь во весь рот, велел слушать оперу внимательно...

Они прошли ярко освещенную, переливающуюся хрусталем люстр и украшенную бра залу, в которой суетилась публика. Мужская половина - поправляя галифе в начищенных кирзовых сапогах и одергивая кители и гимнастерки. Женская - покусывающая впервые накрашенные губы… одетая кто в толстую вязаную кофту и военную юбку, кто в яркое летнее ситцевое платье и галоши… Наконец компания попала в небольшой коридор с плотно закрытыми дверями. Почти у каждой стояла охрана. Илья распрямил спину и, встав за Ксению, пропустил ее вперед. К ним подошли и, посмотрев на билеты, пригласили в открывшуюся дверь.

— Вам в четвертый бенуар, — услышала Ксения.

Давали «Евгения Онегина», новую постановку Бориса Покровского.

Москвичи всегда уважительно относились к своему театру, и им, несомненно, повезло, потому что Иосиф Виссарионович тоже любил театр. Более того, он лично контролировал классические спектакли, правда не принимая фривольностей режиссеров.

Известно его подлинное выражение, сказанное дирижеру: «Большой театр – это святая сцена классического искусства, а не сцена портянок и навоза!».

Борису Покровскому тоже досталось, ведь он позволил себе показать Татьяну непричесанной, одетой лишь в легкое утреннее платье - перед Онегиным.

Известно, что при просмотре этой сцены Сталин слегка нахмурился ... и с тех пор героине в течение сорока последующих лет обязательно делали высокую причёску, и пела она только в полностью закрытом платье зелёного бархата.

…В этот осенний ветреный вечер «отец народов» отсутствовал, но правительственная ложа не пустовала.

В середине второго акта тяжелые бархатные портьеры дрогнули и в кресло сел руководитель Специального комитета при ГКО и заместитель председателя Совета народных комиссаров. Рядом с ним бледным пятном в полутемном зале сидела какая-то невысокая худая женщина. Казалось, он не замечает ее присутствия, как не обращали внимания и остальные сопровождающие его лица. Слишком часто менялись эти силуэты.

Берия между тем покрутил головой и посмотрел сквозь серебряные, ещё дореволюционные очки работы мастерской Карла Фаберже, в сторону четвёртой ложи бенуара.

Он даже привстал, увидев женщину с поразительно длинной шеей и гордой прямой спиной. Она сидела, слегка оборотившись, и что-то негромко говорила находящемуся с ней в ложе блондину.

— Богиня, — произнёс Лаврентий Павлович.