Хроники похождений

Ее величеством?! Ну конечно же вице-канцлер же говорил: «Написан собственноручно ее величеством». И эта надпись: «Открыть после моей смерти в совете». Может быть, это завещание по поводу престолонаследия? Может, это письмо и есть ключик к интриге между Павлом и его собственным сыном Александром, любимым внуком Императрицы Екатерины? И кто из них завладеет этим письмом, тот и будет у нас эмменталемъ!

Я почувствовал, что лежу не на дне экипажа, избитый и замерзший, а где-то между жерновами истории, которые только-только начали вращение. Место крайне неуютное, практически несовместимое с жизнью. Захотелось куда-нибудь на обочину.

А еще мне стало по-настоящему страшно. Понятно, что меня похитили не для прогулки с мешком на голове. Они, скорее всего, будут меня пытать. А их жестокость наводила на мысль, что меня не собираются оставлять в живых. Нужно было срочно что-то предпринимать для того, чтобы освободиться. Я пошевелил руками, но они были надежно связаны. Эти господа хорошо знали свое дело. С ужасом я подумал о том, что когда мы доберемся до места назначения, шансов вырваться не останется вовсе. Слезы против воли хлынули из моих глаз. Я прикусил губу, чтобы сдержать рыдания. Не хватало еще, чтоб мои палачи увидели, что я плачу!

А потом свое дело сделал мороз. Я замерз так, что забыл обо всем на свете и мечтал об одном — чтобы это путешествие закончилось. Неважно чем: пытками или казнью; если казнью, то лучше сожжением на костре.

Глава 11

Когда наше путешествие окончилось, я окоченел так, что не мог передвигаться самостоятельно. Меня схватили под руки, вытащили из саней и поволокли куда-то вниз по ступенькам. Больше всего на свете мне хотелось согреться, меня уже не интересовали ни Аннет, ни проблема отца и сына в царской семье, ничего. Лишь мысль о том, что вот-вот меня дотащат куда-то, где будет теплее, заставляла сердце еще хоть как-то биться.

Меня бросили, и я ударился о каменный пол. Чьи-то руки стянули мешок с головы, и я зажмурился от яркого света. Слава богу, глаза, значит, целы.

— Че ощерился? — раздался чей-то рык.

Я находился в большом каменном помещении, освещенном факелами и огнем в очаге. За грубо сколоченным столом сидел седой господин, еще двое сидели по обе стороны от него на стульях. У одного из них лицо распухло так, словно ему приходится отдуваться за семерых беспробудных пьяниц. А надо мною склонилась гора мускулов. Это был велетень.[29] Он смотрел на меня с деловым равнодушием, словно я был пнем, который нужно выкорчевать, порубить на щепки и сжечь. Велетень сидел на маленькой табуретке, закрывая от моего взора половину камеры. Он был голым по пояс, подпоясан черным кожаным фартуком, на ногах синие панталоны и громадные ботфорты, прошитые мельчайшей строчкой и украшенные серебряными пряжками на ремнях и серебряными шпорами. Присутствие этого чудовища наводило на меня беспросветную тоску. И особенно портил настроение кожаный фартук. Когда велетень двигался, казалось, что не мускулы, а булыжники перекатываются под его смуглой кожей. Он схватил меня за плечи и поставил на ноги. За его спиной я увидел бочку с водой, таз с кувшином и сток, проделанный в полу. А еще там стоял деревянный конь, отшлифованный до блеска телесами несчастных, которых на нем пороли, и еще один стол, старинной работы, сделанный искусным мастером, весь в изысканных завитушках. Наверняка этот стол появился здесь благодаря стараниям велетеня. Эти твари сами уродливы, но любят изящные вещи. Я физически ощутил то эстетическое наслаждение, с которым велетень раскладывал на этом столе инструменты для пыток. Мои ноги подкосились, и я упал в обморок.

Очнулся я от боли. Чудовище трепало меня по лицу.

— Экий ты слабонервный, граф, — произнес седой господин. — И куда ты полез с такими нервишками? Тебе бы в деревне на печи лежать, в мамкину юбку сморкаться.

— Что вам угодно, господа? — вымолвил я.

— Нам угодно знать про твою миссию за границей. Куда ездил? К кому? И самое главное, кому передал бумаги? Те, что получил от графа Безбородко.

Я с трудом сглотнул, почувствовав некоторое облегчение от того, что их не интересовала Аннет. Слава богу, им нужны были сведения, которые я вспомнил по дороге сюда. Я расскажу им все, что знаю, потому что плевать мне на все государственные тайны вместе взятые. Как говорил покойный папенька: «Храни тебя Господь ради тех, кого ты любишь». Ради тех, кого люблю, а не ради того, кому срать на царском стульчаке!

— Господа, я все расскажу…

— Конечно, расскажешь, — седой господин слегка пожал плечами.

У него было то скучающее выражение лица, которое бывает у людей, настроенных терпеливо выслушивать какую-нибудь долгую и нудную историю.

— Безбородко передал мне письмо, оно было перевязано черной лентой и надписью «Открыть после моей смерти в Совете», — проговорил я.

— Ну и?

— Вице-канцлер сказал, что это письмо написано собственноручно ее величеством императрицей Екатериной. Он велел передать его на хранение князю Дурову. Дурову Афанасию Федоровичу.