Хроники похождений

— Говори, Дементьев! Что еще ты вспомнил? Говори!

— Кронштадт… — шептал я.

— Что?! Громче, голубчик! Не слышу ни хрена!

— Капитан-поручик Косынкин… это все, господа… убейте меня… умоляю вас…

Меня оставили в покое — висеть на дыбе с выкрученными руками.

— Ну что ж, значит, в Кронштадт? — рассуждал Василий Яковлевич.

— В Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину, — отвечали ему.

Я застонал, не в силах терпеть и надеясь привлечь внимание к моей персоне.

— Голубчик-то все сказал?

— Все, наверное, все. Слаб он оказался.

— Но порядок надо соблюсти.

В это мгновение острая боль пронзила мою ногу. Я заорал так, что стены задрожали. Я извивался на дыбе, удивленный тем, что у меня нашлись еще силы, чтобы так голосить и дергаться. Сначала я подумал, что это опухшим господам каким-то образом удалось поймать зимнюю осу, и теперь велетень заставил ее ужалить меня. Но потом запахло горелым мясом, и я понял, что господин Марагур просто ущипнул меня за щиколотку раскаленными щипцами.

— Кронштадт!!! — ревел я. — Косынкин! Штабс… то есть, тьфу, черт, капитан-поручик!

Боль от ожога была резкой, но не такой мучительной, как от ударов батогами и кнутом. И велетень словно о том же подумал и решил исправить оплошность. Он еще подержал орудие пытки в огне, а затем схватил меня за другую ногу и сжимал ее раскаленными щипцами до тех пор, пока не выдохся мой крик. А когда он отпустил, мне показалось, что такие же раскаленные щипцы сдавили сердце, и я — наконец-то! — лишился чувств.

Глава 12

Я очнулся на полу. Все тело ныло от боли, но интуиция подсказывала, что пыток больше не будет. Я лежал, уткнувшись в серые, холодные камни, и это были самые счастливые минуты моей жизни. Велетень брызгал водою в мое лицо, но я не подавал признаков жизни. Хотелось продлить эти мгновения.

— Хватани ты его щипцами еще раз, он и придет в себя, — посоветовал Василий Яковлевич.

— Нет! — запротестовал я.

— Ага! — обрадовался Василий Яковлевич. — Вставай, Дементьев, давай, мы уезжаем.

— Куда? — спросил я.

— Как — куда? — переспросил Василий Яковлевич. — Ты же сам говорил: в Кронштадт! Или еще какие-нибудь воспоминания пробудились?

— Нет! Нет! В Кронштадт, господа! — закричал я.

— А то смотри, любезный, если там, в голове, еще чего брезжит, так господин Марагур поможет память освежить!

— Нет, нет! В Кронштадт, господа, в Кронштадт, к капитану-поручику Косынкину! — повторил я.

— Помоги ему оправиться, — распорядился Василий Яковлевич. — Да одевать не надо, просто в медвежью шкуру заверни, по пути с ним доктор Биттехер поработает. Пока доедем, будет как огурчик. Ну, поторопитесь. Мы будем ждать на улице.

Господин Марагур умыл меня и вытер белым полотенцем. Затем он усадил меня за стол, а сам вышел из камеры. Через минуту он вернулся, одетый в однобортный кафтан, с медвежьей шубой в руках. Я попытался встать из-за стола, но ноги не слушались. Велетень завернул меня в шкуру, поднял на руки и понес.

Три экипажа на полозьях ожидали нас на улице. Один из них был очень больших размеров. Я решил, что эта карета предназначена для велетеня. Но ошибся. В этот экипаж Василий Яковлевич распорядился поместить меня вместе с бывшим секретарем Безбородко и еще каким-то худощавым господином. Велетень уложил меня на пол, застланный красным ковром, и исчез. Иванов и худощавый влезли внутрь.

— Ну что, все? — донесся голос седого господина. — Ну, поехали!

— Но, милая, но, трогай, твою мать! — прокричали извозчики.

Мы тронулись.

Худощавый держал саквояж, из которого слышалось мелодичное звяканье.

— Я доктор Биттехер, — представился он, разместившись рядом с Ивановым. — Ну, кому нужна помощь?

— Да вот тут с графом неприятность приключилась, — кивнул в мою сторону Иванов. — А ему в Кронштадте важная встреча предстоит.

Глядя на меня, бывший секретарь вице-канцлера улыбался. Улыбка на опухшем лице выглядела столь омерзительно, что я удивился, как это он с такой мордой других людей не стесняется. Как показали дальнейшие события, Иванов вообще не склонен был кого-либо стесняться и чего-либо стыдиться.

— Ну, Кронштадт. До Петергофа часа два добираться будем. За это время мертвого воскресить можно, — подбодрил меня доктор Биттехер.

— Что ж вы раньше-то не сказали, а? — воскликнул Иванов. — Мы бы этим воспользовались.

Доктор не понял его юмора и поправился:

— Ну, я немного преувеличиваю. Воскрешение из мертвых — не моя специфика. Да и, по-моему, воскреснуть можно только в виде зомби, привидения или вампира. Или еще там в виде кого-нибудь…

— Ну нет уж, — помотал головой Иванов. — Граф Дементьев нужен нам в человеческом обличье.

Доктор раскрыл саквояж, вытащил бутылочку с темной жидкостью и, прищурившись, перелил часть ее содержимого в мензурку. Затем поднес мне ко рту сосуд.

— Ну-ка, милостивый государь, выпейте, вам будет лучше.

По вкусу жидкость напоминала дешевый портвейн. Я проглотил ее, и меня передернуло.

Доктор Биттехер развернул шубу, я застонал.

— Ничего-ничего, милостивый государь, все будет хорошо. Раны эти не опасны для жизни. Сейчас я вам еще одно снадобье дам, чтобы кости не ломило.