Хроники похождений

Час от часу не легче. Выходит, я ошибся. И старик-incroyables в планы Аннет не входил. Но зачем же тогда он спроваживал с корабля Мировича?!

Ответа на этот вопрос я придумать не успел. Послышался шум. Матросы вытолкали на палубу эльфийку с корриганом.

— Эй, вы, — обратился к ним матрос, лицо которого было изуродовано наколками. — Проясните-ка нам, куда эта шатия-братия направляет судно? И пусть высадят нас в каком-нибудь порту! А еще лучше, чтобы они убрались с нашего корабля куда-нибудь к дьяволу!

Мосье Дюпар растерянно переводил взгляд с одного матроса на другого. Перепуганная Мадлен прижимала Корригана к себе, как ребенка.

— Но как я это сделаю? — пролепетал он.

— Что значит «как»?! — взревели матросы. — Пойди и поговори с ними.

Матросы смотрели на них и ждали… нет, требовали чуда. Грубые невежды, они приписывали эльфийке и корригану колдовские способности, не понимая, что среди других народцев волшебников столько же, сколько и среди людей, и вовсе не каждый карлик или дракон умеет творить чудеса. А может быть, они считали, что корриганы, эльфы и хатифнатты — одна и та же раса, раса нелюдей. Матрос с наколками на лице, верховодивший остатками команды, вряд ли сознавал, что мосье Дюпар и мадемуазель Мадлен друг для друга — инородцы, и хатифнатты для них, как и для людей, инородцы, да и люди для эльфов, корриганов и всех прочих sapiens, которые не homo, инородцы. Десяток пар глаз впился в корригана в ожидании чуда. Стало ясно, что если мосье Дюпар не оправдает надежд команды, то матросы поймут, что обманулись на счет его сверхъестественных способностей. И уж тогда они оттянутся по полной программе и выместят на этой парочке и обиду за обманутые надежды, и унизительный страх, который испытывали при виде корригана. Мосье Дюпара выбросят за борт, а Мадлен… тоже выбросят, но, конечно, не сразу. Для корригана и эльфийки наступил момент истины. Но то ли мосье Дюпар этого не понял, то ли растерялся и не успел сориентироваться.

— А как я с ними поговорю?! — пролепетал он, попятился и сильнее прижался к Мадлен.

Казалось, что он подписал страшный приговор и себе, и девушке. Но неожиданно на помощь к ним пришел старик-incroyables.

— Оставьте вы в покое этих никчемных уродишек! — закричал он. — Я знаю, кто привел на корабль эту белую нечисть! Вот он, этот негодяй! Этот мерзавец! Который имеет наглость именовать себя графом!

Повисла пауза. Все замолчали и посмотрели на старика-incroyables. Он стоял, гордо задрав голову и вытянув вперед правую руку. Как по команде, матросы дружно повернули головы вслед за указательным пальцем старика и уставились на меня.

А я пожалел, что не бежал с Мировичем. И Марагуром. В конце концов, живут же люди и без ног.

Глава 20

Били меня долго и хладнокровно, с таким расчетом, чтоб не убить, а подольше помучить. Передо мной, как на карусели, крутились разъяренные лица матросов, самодовольная рожа старика-incroyables, равнодушные мордочки хатифнаттов, золотая маска египетской мумии с выпученными глазами, печальное личико Мадлен и широкий блин мосье Дюпара. Пару раз я заметил господина Швабрина и успел понять, что Алексей Иванович с неодобрением относится к происходящему. Но что он мог поделать один против озверевшей толпы? Какой-то матрос предложил протянуть меня под килем, и эту идею приняли с восторгом. На некоторое время, понадобившееся для необходимых приготовлений, меня оставили в покое — валяться на палубе. Потом меня обвязали канатом. При этом огрызок сосновой доски и пистолеты больно вдавились под ребра, а обыскивать меня никому не приходило в голову. Под восторженные вопли и свист меня сбросили за борт. Вода сверху была теплой — сказывалось действие не то Кронштадтской аномалии, не то природного явления, вызывавшего эту аномалию. Я начал извиваться ужом, пытаясь вынырнуть на поверхность, но канат, протянутый под кораблем, рванул меня вниз. Меня придавило к борту флейта и потянуло в темную пучину. Ниже вода была ледяной, и меня обожгло таким лютым холодом, что я мгновенно перестал ощущать боль от побоев. Я почувствовал, что превращаюсь в маленький айсберг. Не хватало воздуха, и я сдерживался из последних сил, чтобы удержать рот закрытым. Меня волочило по корабельному борту, и когда прижимало к нему лицом, я был готов поклясться, что флейт сделан не из дерева, а из неотесанного булыжника. К жуткому холоду добавилось еще и нестерпимое давление. Голову зажало гигантскими тисками, а как глаза удержались от того, чтоб не провалиться внутрь черепа и не смешаться с мозгами, вообще непонятно. Неожиданно меня рвануло в сторону и потащило почти в горизонтальной плоскости — борт закруглился, и теперь я оказался под днищем. От удара о киль из меня вышибло последние остатки воздуха. Я наглотался ледяной соленой воды, но вовремя зажал рот, чтобы не захлебнуться. Натяжение каната ослабло, я болтался в кромешной темноте где-то прямо под килем флейта. Глаза разрывались от боли, казалось, что кто-то ледяными пальцами пытается продавить их. Канат напрягся, меня перетянуло через киль, и начался подъем.