Хроники Порубежья

Задымленный, зеленоватый, лесной свет заполнял пространство между деревьями, отчего все вокруг казалось немного не реальным, словно люди и кони попали каким-то образом на дно речного омута, обтекаемые спокойными, незаметными в своей всеобъемлющей мощи, водами неведомой реки. От этого движения их казались плавными, чуть замедленными, словно каждый жест требовал некоторого дополнительного усилия.

Впрочем, все это мог заметить только посторонний человек, вошедший в этот лес, как входит приметливый ночной гость с мороза в незнакомую квартиру. Но посторонних здесь не было, все свои, одинаковы годные на то, что бы топтать эту, усыпанную бурой хвоей и палыми листьями, гулкую землю или же лежать в ней, в неглубокой, наспех вырытой яме.

— Я чего сказать хочу, — Иван Ермощенко, как всякий атеист, обожал поговорить на религиозные темы. — Основную надежду следует, конечно, возлагать на духов предков, на пращуров своих, чуров, иначе говоря. И это очень логично, потому как прочие божества, они ведь сами по себе ни добрые ни злые, могут так, а могут этак, как карта ляжет. Чуры же, не чужие, напротив, свои ребята, все знают, все понимают, и сочувствуют по-семейному.

— То есть, — сказал Митька. — В случае чего обращаться к чурам.

— Не трудись понапрасну, — разочаровал его Иван. — Никаких чуров у нас тут нет. Наши, чуры, Митя, еще на свет не родились.

— Приехали, — Митька перевернулся на другой бок, подставляя его теплу костра. — Значит и чуров у нас нет. Получаемся круглыми сиротами.

— Более чем.

— Да нет, как же круглыми, — не открывая глаз, возразил Саня. — Ведь все равно какие-то предки у нас есть. — Понятно, что очень дальние, но ведь чурами они от этого быть не перестают.

Иван задумался и покачал головой. — То-то и оно, что дальние. Ты прикинь сколько им народу до тебя обиходить надо, сто колен, а может и больше.

— Уже легче, — сказал Митька. — Только ошибка у тебя, Иваныч.

— Какая же?

— Ты не колена считай, а сравни, сколько мертвых и сколько живых. На каждого живого сколько покойников приходится?

— Много. И что с того?

— Каждый умерший становится чуром, то есть, чуров больше чем живущих в данный момент людей, и большинству из них делать всё равно нечего. Значит, могут и нам уделить немножко внимания. Потому, если что, не поддаемся панике, а спокойно взываем к духам предков.

— Вот и Ясь, — от Веры любая теология отлетала, как горошина от кирпичной стены. — Цирк зажигает огни.

Сотник Ясь, о котором шла речь, правая рука воеводы, на которого, кроме всего прочего было возложено обучение прибывающего пополнения, прошёл совсем рядом, но ничего не сказал, а только неодобрительно покосился.

Отойдя на пару десятков шагов, он оглушительно свистнул, затем ещё раз. По этому сигналу с разных сторон лагеря к нему стали стекаться курсанты, и безусые парнишки и семейные бородатые мужики. Но первыми явились подручные, свирепый старичок Вейвода и однорукий Всеслав.

— Начинается. Пойдём? — высказался дисциплинированный Иван, не двигаясь однако с места. Митька же, превратно истолковав молчание Яся, возгордился и обнаглел. — Курс молодого бойца. К чёрту, надоело.

— Во время боевых действий новобранец после первого же сражения становится или ветераном или покойником. Мы не покойники, следовательно — ветераны.

— Вот, Санечка у меня умный, — похвалилась Вера. — Только как бы ему этот ум боком не вышел.

И словно в ответ на эти пророческие слова зашумели, раздвинутые сильной рукой, кусты, захрустели ветки под сапогами.

— Лежим? — светлые глаза воеводы Воробья прошлись по притихшей кампании. — Беседы беседуем? Не рано ли?

— Вот ты, Митяй, — воевода приблизился к Митьке и с размаху перетянул его плетью. Митька, схватившись за голову, вскочил, чем вызвал неподдельное удивление Воробья. — Не лежится?

Митька с трудом перевёл дыхание и кивнул, подтверждая, что да, мол, не лежится.

— Ну, что бы тебе такое сказать, Митяй? — Воробей присел на любовно устроенную митькину походную лёжку и, постукивая рукояткой плети по носку сапога, упёрся тяжёлым взглядом в ствол соседней сосны. Но при этом от его внимания не ускользнуло, что Ермощенко с Саней тоже поспешно встали и теперь переминались с ноги на ногу рядом с битым своим другом. — Что, и вам не лежится? Чудеса! Я так думаю, это от того, что у вас мышцы на боках затекли. А может пролежни замучали.

Иван стоял на вытяжку, во весь свой не малый рост и внимал воеводе, журчащая речь которого лилась как ручеёк, холодила спину и леденила мозг. Как-то оно так само собою было ясно, что слушать следует стоя, и кивать головой в знак согласия не возбраняется, а напротив, даже всячески приветствуется, рядом с ним так же стояли и кивали как китайские болванчики Саня и Митька. Видя такое единодушие, Воробей сменил гнев на милость.